Мой юный приятель Бенито сдержал слово, и в последующие несколько недель мы с ним намывали и заново отделывали первые два этажа моего дома. Выше он не поднимался: все книги и алхимическое оборудование я тайком перенесла на верхний этаж, спальню же решила тоже никому не показывать.
Трудился Бенито с присущей ему жизнерадостностью, не унывая, но также еще и потому, что, получив мои лекарские услуги в обмен на помощь в уборке, он значительно повысил свой авторитет у домочадцев.
Закрыв носы и рты платками, мы вначале взялись за самую неприятную работу: отскоблили аптеку и кладовую от въевшейся грязи, заодно отодрав негодные, пораженные черной плесенью стенные филенки и половицы. Бенито оказался исправным плотником и заменил прогнившие плашки принесенными из дома дощечками: отец Бенито смастерил себе в саду сарай, а излишки любезно подарил мне.
Особую гордость внушала мне застекленная витрина аптеки, которую я намыла водой с уксусом, а потом отполировала до сияющей прозрачности. Аптечные полки, полы и стены были гладко начищены песком, а затем свежеокрашены в три различных оттенка зеленого. Надраенный с борным мылом и сверкающий белизной травертиновый прилавок мог по праву считаться символом процветания будущего заведения, а для кладовки Бенито смастерил неприступные для крыс крепкие ящики.
Меня немного беспокоило, что из-за скудости числа банок и бутылочек с лекарствами мои полки будут казаться голыми, и я хитроумно заполнила пустоты множеством пучков из трав, вместо того чтобы, по папенькиному примеру, вывешивать их в кладовой. Так, совместив хозяйственное и торговое помещения, я оживила вид своей аптеки и существенно улучшила запах в ней.
За несколько предшествовавших открытию недель в мою дверь совали нос толпы любопытных соседей и прохожих. Я со всеми ними охотно перезнакомилась, и все они, как впоследствии обнаружилось, были флорентийцы до мозга костей — дружелюбные, но без доверчивости, не выносившие тупости и обожающие посплетничать. У себя в Винчи я воздерживалась от пустой болтовни — здесь же с готовностью предавалась ей. Так мне всего легче было узнавать последние новости, к тому же гости, с которыми я сейчас дружески трепала языком, после открытия аптеки вполне могли стать в ней завсегдатаями. И чем меньше подозрений вызовет у будущих посетителей мой нынешний облик, тем лучше.
Больше всего толков в тот период вызывало предстоящее бракосочетание Лоренцо де Медичи. Мне поведали о том, как его мать Лукреция нарочно отправилась в Рим, чтобы тайком проследить за тем, как ее предполагаемая невестка посещает церковь. Из своих наблюдений матрона клана Медичи надеялась определить, годится ли Клариче Орсини ее сыну в жены. Лицо девушки показалось ей слишком круглым, а шея — излишне тонкой. Клариче получила довольно заурядное образование и в познаниях не могла тягаться с тремя дочерьми Лукреции. Ее застенчивость и скромность, по догадке моих соседей, и были наиболее вероятной причиной того, что при ходьбе она «наклоняла голову, как курица». Лукреция де Медичи, впрочем, признала, что волосы у невесты на выданье отливают приятной рыжиной, руки у нее тонки, белы и изящны, а грудь красивой формы. «Но в конце концов, — подвели итог соседи, — дело решил размер ее приданого».