Поэтому-то он и радовался, что уехал в Австралию до дня Благодарения. С Лауриными обедами пределов не существовало. Она готовила всевозможные блюда от супа до десерта, и каждый год все было разным – неизменной оставалась лишь индейка. Эта большая, даже огромная, если учесть количество приглашенных, птица непременно подавалась к столу. Все остальное менялось в зависимости от прихоти Лауры. День Благодарения был временем, когда она демонстрировала свое умение, все, чего добилась, – словом, все, чем она была. В Рождество повторялось то же самое, только с еще большим размахом. И хотя Кристиан не мог отказать Лауре в том, что она выстроила жизнь из ничего и выстроила ее хорошо, он не выносил ее приемов. Ему было слишком больно видеть то, чего он не имел сам.
Поэтому он предпочитал загружать себя делами на праздники. Это избавляло его от необходимости присутствовать на них. Избавляло от ненужных воспоминаний, от необходимости вести себя как скотина, расточать насмешки, демонстрировать свое презрение к благополучию Лауры и Джеффа.
К тому же он был уже слишком стар. Это становилось утомительным – сколько бы он ни пытался иронизировать. В течение многих лет это утверждала Габи.
– Зачем ты это делаешь, Кристиан? – спрашивала она. – Ты причиняешь боль своей семье и самому себе. Ты уже слишком стар для таких игрушек. Зачем ты это делаешь?
Он никогда не мог объяснить это Габи, а то, что он не мог объяснить ей, он не желал объяснять никому. Они были вместе, то встречаясь, то расставаясь, почти шестнадцать лет. Лучшие друзья, жившие то вместе, то порознь. Любовники, то видевшиеся, то разлучавшиеся. Она больше всех подходила ему в жены. Но она работала продюсером ток-шоу в Нью-Йорке, а он строил дома в Вермонте. И чего-то недоставало, какой-то силы, которая заставила бы их ухватиться друг за друга, вынудила бы одного из них пойти на компромисс. Чего-то недоставало.
А потом Габи заболела. Он хотел жениться на ней, но оба понимали неуместность этого жеста, осознавали свое бессилие перед болезнью, которую было невозможно остановить. Поэтому он просто сидел с ней, держал ее за руку, когда она приходила в сознание и начинала испытывать страх, разговаривал с врачами и прикладывал все усилия, чтобы в свои последние дни она не чувствовала себя одинокой. А когда все кончилось, он похоронил ее.
Неторопливая струйка пота сбежала по его лицу – почти как слезы, если б Кристиан умел плакать. Ему недоставало Габи. Она была хорошим другом, камертоном его жизни. Прошло уже три года, как ее не стало, и хотя он не думал о ней постоянно, ему часто хотелось поговорить с ней, пойти с ней куда-нибудь, увидеть ее улыбку.