На каких-то пару секунд в кабине воцарилась тишина, которую нарушил смех Алисы.
— Тогда мы мечтали, — объяснила она. — Мы потеряли голову. Но теперь речь идет о практических вещах, как ты сказал. Чего же ты ждешь от нас, если мы решим бросить свое ремесло, как ты его назвал, — что мы отправимся в Уолла-Уолла или Уачиту и сдадимся? На этот раз в Уачите мне могут не только правую руку отрубить, а ведь это они сделали лишь по подозрению.
— Или возьмем Атла-Хай, — добавил я со значением. — Неужто ты ждешь, Папаша, что мы признаем себя убийцами, когда окажемся там?
Старый чудак улыбнулся и сощурил глаза.
— Да, после этого вас ждут не очень приятные перспективы. В большинстве мест вас просто вздернут, предварительно подвергнув пыткам. Если взять Мантено, там вас могут засадить в клетку, будут кормить помоями и молиться за вас. И что, поможет это вам или кому-нибудь еще? Если мужчина или женщина отказываются от убийства, им нужно многое привести в порядок, прежде всего — собственный ум и чувства, потом они должны хоть как-то примирить свою совесть с теми убийствами, что уже совершили, — помочь ближнему своему или что-то в этом роде, — затем они должны принести благую весть остальным убийцам, которым она еще не открылась. На баклуши времени не будет. Поверьте мне, впереди их ждет много работы, и сделать ее можно, главным образом, только в Мертвых землях. А от городских придурков помощи ждать не приходится, потому что им не понять нас, убийц, и того, что нами движет. Нашу работу мы должны сделать сами.
— Эй, Папаша, — вклинился я, немного заинтересовавшись дискуссией (до прибытия в Атла-Хай заняться все равно было нечем, разве что Папаша ослабит бдительность). — Я понимаю твою точку зрения на городских недотеп (я называю их культурными извращенцами) или как их там еще, с их мозгами набекрень, но все равно — человек, который отказывается от убийства, перестает быть волком-одиночкой. Он должен принадлежать к какому-нибудь обществу, к какой-нибудь культуре, какими бы обременительными или дурацкими они ни были.
— Ну хорошо, — сказал Папаша, — а у нас, жителей Мертвых земель, нет разве своей собственной культуры? Со своими обычаями и традициями и всем прочим? Конечно, культуры не очень развитой и довольно запущенной, однако и в этом может заключаться ее прелесть.
— Так-то оно так, — согласился я, — но эта культура основана на убийстве и посвящена исключительно убийству. Убийство — способ нашего существования, и это сводит на нет все твои доводы, Папаша.
— Позволь внести поправку или, скорее, дать иную интерпретацию, — Теперь его голос на время утратил свои стариковские хрипловатые интонации, стал звучнее и значительней, словно принадлежал не Папаше, а кому-то другому. — Каждая культура — это средство развития, так же, как и средство существования, потому что главный закон жизни — это развитие. Наша культура, культура Мертвых земель, должна развиваться от убийства к отказу от него. Таково мое мнение. Пожалуй, это самый тяжкий путь развития, с которым кому-либо доводилось сталкиваться, но все же это путь развития. Множество куда более мощных и утонченных культур так и не смогли решить проблему войн и убийств — уж мы-то это отлично знаем, так как живем на обломках грандиознейшего их крушения. Возможно, именно мы, обитатели Мертвых земель, погрязшие в каждодневном убийстве, не способные отрицать, что оно стало частью нас самих, не имеющие сил выбросить его из наших голов, как это делают городские недоумки, — возможно, именно мы, жители Мертвых земель, сможем справиться с этой скромной проблемой.