Никольский поднялся во весь рост и вышел на дорогу. Автомат его был закинут за спину, руки слегка раздвинуты в стороны. Мотоцикл резко затормозил и скрылся в нагнавшем его облаке пыли.
– Твою мать, – занервничал боец, лежащий в траве метрах в пяти от Никольского.
Пыль отнесло в сторону ветром. Незнакомец, одетый в кожаную куртку, уже шел навстречу преградившему ему путь Никольскому.
– Отведите меня к вашему начальству, – он снял самодельный респиратор (что-то среднее между медицинским аппаратом искусственного дыхания и кислородной маской летчиков) и улыбнулся.
– Я ему говорю: «Ты хоть бы с белой тряпкой ехал, что ли, а то завалили бы тебя и все», – Никольский отряхнул правое плечо от пыли, – а он только лыбится в ответ. Чумовой парнишка. Даром, что себя «Бешеным» называет.
– Давай этого «воина пустыни» сюда. Послушаем, что ему нужно.
У парламентера было не только странное имя. Весь его внешний вид как будто говорил: «Смотрите, с головой у меня действительно не все в порядке».
Кожаную куртку и кожаные же штаны дополняли потертые краги. На шлеме были нарисованы горящие глаза, а сверху этого «произведения искусства» красовались рога. Латаный-перелатаный «Харлей», который Бешеный подкатил к стене и поставил на распорки, тоже весь был разрисован и тоже был с рогами, закрепленными спереди руля.
– Бешеный, – мотоциклист снял шлем, под которым оказался капюшон, и, осмотревшись, прислонился к мотоциклу.
– Бешеный, значит? Хм. А раньше-то как звали, по нормальному? – Ступинцев с интересом разглядывал необычный наряд рокера.
– Макс. Называйте меня Бешеным Максом.
Этот чудак, ни много ни мало, хотел, чтобы они сейчас же убрались отсюда. Не переставая улыбаться, он говорил что-то о решении совета поселка Выездной, что-то объяснял, чем-то угрожал. Чашников слушал внимательно. Не перебивал. Наконец Бешеный Макс замолчал и уставился на майора в ожидании ответа.
«Да, просто Безумный Макс какой-то, а не Бешеный. На что он рассчитывает? Запугать нас?» – Чашников нахмурился.
– Вот что я могу сказать вам, Максим… э-э… Бешеный Макс, – он с трудом заставил себя произнести кличку парламентера, – мы с уважением относимся к традициям местного населения и не собираемся их нарушать. Что касается нашего здесь пребывания, то срок его закончится с первыми лучами солнца. – Майора понесло. Он и сам не понимал, с чего бы это, но, тем не менее, продолжал: – Поэтому ваши предложения о нашей передислокации рассмотрены не будут. Но могу вас заверить, что никаких враждебных намерений мы не имеем и, еще раз повторю, задерживаться здесь не будем.