А ещё оставался Серый. Не мигая, его жутковатые глаза частенько задерживались на Эовин – и тогда девушку тотчас охватывал озноб. Она злилась на себя за собственную слабость: дрожать? С чего бы? Серый не казался ни великаном, ни силачом, ни особо злобным. Куда как немолодой, совершенно седой… он, наверное, сгодился бы в старшие братья отцу Эовин… Ничего не было в нём особенного, в этом Сером: лицо как лицо, глаза как глаза, чуть-чуть блекловатые, уже начавшие выцветать к старости, а вот зыркнет – и всё равно страшно. Странный он какой-то… будто неживой.
Однако рыбак неведомым образом ухитрялся держать в узде все две сотни доставшихся ему в подчинение душ. Хватало взгляда, двух-трёх слов – и всё. В сотне Серого никто не дрался за скудный паек, не чинил насилия над женщинами, как в соседних отрядах, – немолодой уже вожак странным образом поспевал всюду. Эовин оставалась цела и невредима только благодаря ему.
Девушка ни с кем не разговаривала. Спину жгли ненавидящие взгляды невольников, словно она, рождённая в Рохане, виновна была в их пленении. И если даже она и попытается сбежать – то желающих донести об этом охране тотчас найдётся более чем достаточно. Тут даже Серый не поможет…
Ночь, раскинув во весь небосвод громадные крылья, пала на притаившийся лагерь, точно филин на летучую мышь.
Эовин закрыла глаза. Будь что будет.
АВГУСТ, 5, РАННЕЕ УТРО, ЦИТАДЕЛЬ ОЛМЕРА
Коротко блеснув, меч врезался в бок сшитого из трёх бычьих шкур мешка, доверху наполненного песком, по которому обычно лупили кулаками и ногами новобранцы, обучаясь драться без оружия. Песок ловит и гасит любой размах, но рука, что сжимала меч, оказалась сильнее. Лезвие рассекло «свинью» надвое: верхняя часть осталась болтаться на верёвке, нижняя шлёпнулась под ноги мечнику. Песок расплескался в разные стороны.
– Ты видишь? – проговорил скрипучий, холодный голос.
На широком дворе воинской школы, ещё пустом и тихом, возле болтавшихся, точно висельники, кожаных мешков с песком, стояли двое воинов. Один, ещё далеко не старый, высокий, статный, в богатой, хоть и несколько помпезной для скромного городка одежде: малиновый, шитый золотом плащ, ярко-алая рубаха, отделанный рубинами пояс тангарской работы, багряные же замшевые сапожки с отворотами – отвороты украшены тонкими золотыми цепочками, за поясом – неожиданно простой меч, в потёртых чёрных ножнах и с ничем не украшенным эфесом. Рядом с одетым в алое молодым красавцем стоял кряжистый горбун – в старой, потёртой боевой кожаной куртке, чёрном плаще и чёрных же сапогах грубой кожи. В руке горбуна замер странный изогнутый меч, совершенно не похожий на западные.