– Она-то у меня как раз отваром коры альбалома пропитана. Протяни её по земле вокруг стоянки – и тебе нечего бояться… Скорпионы там или пругасты нипочем не перелезут. От их укуса противоядия не знают ни в Кханде, ни у нас, в Умбаре…
– Тьфу, пропасть! Расплющи тебя Хругнир за такие рассказы на ночь! – сплюнул Малыш. – Пугает тут ещё…
Фолко улыбнулся в темноту. Малыш, боящийся страшных историй на ночь, – на это стоило поглядеть.
Затеплился огонёк костра. Несмотря на сильный ливень, под пологом листвы альбалома оставалось сухо. Торин пристроил над пламенем закопчённый котелок и пригорюнился, подперев голову могучим кулаком; борода гнома смешно задралась, но даже Строри не рискнул пройтись на этот счёт.
За будничными походными хлопотами они старательно отгораживались от мысли, что потеряли Эовин. Никто не мог выжить в том пламени, что бушевало над равниной всего лишь несколько часов назад.
Хоббит лежал на спине, и жёсткий корень альбалома казался мягче самой лучшей хоббитанской перины. Он словно наяву видел вспыхнувшую золотую искру волос Эовин – за миг перед тем, как повозка ворвалась в пламя; невольники предпочли честную мучительную гибель в огне жуткой и позорной смерти от рук озверевшего врага. Эовин… тонкая, словно тростинка, – и крепкая духом, точно стальной клинок. Эовин, бросившая Рохан ради приключений и… нет, об этом лучше не думать! Лучше убедить себя, что всё привиделось, показалось, почудилось… Девушки уже нет. И они встретятся разве что… разве что после Второй Великой Музыки Айнур, когда замысел Единого будет наконец воплощён здесь, в королевстве Арда, затерянном среди бесчисленных звёзд Эа…
«Двери Ночи… – думал хоббит. – А за ними – пустота… холодная, всепроникающая, безмолвная… Пустота, забвение, чёрное беспамятство… Эльфы говорят о „подарке“ Единого… После телесной гибели Перворождённые воплощаются здесь, на земле, – а люди? Неужто их ждёт такая же судьба? Только не здесь – там, в конце тайных путей, что берут своё начало от Дверей Ночи… И Ниенна оплакивает, наверное, каждого уходящего этой скорбной дорогой, но что значат слёзы её? Или они смягчили боль ожогов в последние минуты Эовин? А если нет – то к чему они?..
Ты виноват в её смерти, Фолко, – с беспощадной прямотой сказал себе хоббит. – Ты и никто другой. Мог ведь не брать девчонку с собой – но нет, поддался на уговоры гномов, а почему? Да потому, что хотел поддаться. Уж больно льстил тот восторг, с каким глядели на тебя…»
Тянущая, сосущая боль не отступала, и он знал, что теперь ему придётся вечно оставаться с ней – до самого конца его земного пути, а быть может, не отпустит и по ту сторону Гремящих морей…