Нэнси решила больше не прятаться, сняла босоножки и молча подошла к Шону.
— Зачем ты за мной ходишь? — спросил ирландец. Он давно заметил, что она идет сзади.
— А почему ты от меня не убегаешь? — к удивлению Шона, спросила девушка.
— Раньше ты другое говорила. Последний раз, помню, ты сказала, что скорей умрешь, чем сделаешь сама первый шаг.
— Только дураки никогда не меняют свою точку зрения, — ответила Нэнси и отвернулась.
Шон осторожно подошел поближе, крепко обнял ее и поцеловал со всей нежностью, на какую был способен: бесконечно нежно. Первый раз Нэнси поцеловал мужчина, и губы ее ответили страстно и нетерпеливо — она так долго ждала первого поцелуя. Шон понял: все женщины, что были у него в жизни, не стоили и мизинца этой странной, импульсивной девочки.
— Я люблю тебя, — прошептал он ей на ухо. Никогда еще не переживал он такого глубокого, такого сильного чувства.
— И я люблю тебя! — произнесла Нэнси. Ей казалось, у нее сейчас сердце выскочит из груди.
Всю жизнь ждала она только Шона. Шон спрятал лицо в пышных волосах Нэнси, едва сдерживая слезы. Он желал ее так, как никогда не желал ни одну женщину.
— Ты сводишь меня с ума, — прошептал мужчина, а она легкими поцелуями осыпала его шею.
Нэнси почувствовала, как напряглось его тело, и желание Шона золотым лучом проникло ей в кровь. Она со всей силой пробуждающейся женственности приникла к нему. Именно так Нэнси и представляла свое первое любовное объятие: на берегу моря, в серебристом свете луны, под нежную колыбельную прибоя. Она забыла обо всем: о приличиях, правилах, принципах, собственных тревогах. Захлестнувшая тело и душу тьма толкала Нэнси в объятия Шона.
— Нет, девочка моя, — прошептал он и, схватив ее за руки, попытался разомкнуть их.
— Почему? — спросила она, все еще во власти чарующего головокружения.
— Нам нельзя, Нэнси, — твердо произнес он, но тут же поправился: — Мне нельзя…
Нэнси стало стыдно: она поняла, что ее отвергли.
— Почему? Почему? — твердила она, едва сдерживая слезы.
Разве мог Шон признаться, что, едва заключив ее в объятия, понял: он без памяти влюбился в дочь человека, которого много лет назад убил на пороге отеля «Плаза»? Но не только это останавливало Шона. Перед его глазами встал образ Хосе Висенте: по-отечески строгий, сицилиец, конечно, не позволит запятнать доброе имя девушки. Войдя в семью Лателла, Шон усвоил, что существуют неписаные законы и нерушимые правила, на которых строятся отношения в семье. Один из этих законов — неприкосновенность женщины, будь то жена, дочь или сестра.
— Я не могу, — произнес мужчина.