— Лучший аргумент психологического воздействия на массу, — подхватил начальник штаба.
— Вот-вот! Правильно говорите, полковник. На столе резко зазвонил телефон.
Шкуро взял трубку.
— Да… Что, что? Как вы сказали?.. Орел? Очень хорошо… Благодарю вас, сотник.
Он положил трубку, откинулся в кресле и некоторое время молча смотрел в потолок. Потом, взглянув на начальника штаба, сказал весело:
— Всеволод Николаевич, наши войска взяли Орел! Полное лицо начальника штаба расплылось в улыбке.
— Да что вы говорите, Андрей Григорьевич! Вот это удача! — сказал он, весь просияв.
Шкуро отодвинул кресло и, прихватив свечу, подошел к висевшей на стене карте. Взяв трехцветный флажок, — он старательно переставил его на новое место.
— Ну, еще удар — и Москва, — заговорил он, помолчав. — В былое время всего восемь часов езды поездом. Да… Всеволод Николаевич, во исполнение приказа генерала Сидорина мы должны немедленно связаться с Мамонтовым. Хотел бы я знать, где он может находиться в настоящее время.
— Я докладывал вам, Андрей Григорьевич. По сведениям авиации, какие-то конные части сегодня прошли Бобров и движутся сюда, на Воронеж, — сказал начальник штаба.
— Ну да. Это Буденный. И мы как полагается встретим его. А Мамонтов, я думаю, сидит где-нибудь в районе Калача или Бутурлиновки.
— А вы уверены, Андрей Григорьевич, в том, что именно Буденный идет на Воронеж?
— А кто же? Мамонтов не мог так быстро пройти в этот район. Давайте посылайте аэроплан. Скажите пилоту, пусть ищет Мамонтова в треугольнике Калач — Бутурлиновка — Таловая. Дайте ему для вручения Мамонтову копию приказа Сидорина.
— Слушаю. Когда прикажете послать аэроплан?
— Утром и посылайте. — Шкуро прошел к столу и уселся в кресло. — У вас больше ничего ко мне нет? — спросил он начальника штаба.
— Список, ваше превосходительство.
— Какой список?
— Список арестованных рабочих железнодорожных мастерских, заподозренных в симпатии к большевизму. Вы приказали вам доложить. Военно-полевой суд не принял никакого решения за недоказанностью обвинения.
— Та-ак-с! Давайте я посмотрю.
Генерал просмотрел список, обмакнул перо в чернильницу, подумав, подержал его на весу и твердым крупным почерком вывел: «Повесить. Шкуро».
Харламов и Митька Лопатин, высланные в боковой дозор, ехали рядом, стремя о стремя.
Лопатин, промерзший за последние дни до костей, грелся на солнышке, потягивался, весело посматривал по сторонам и улыбался.
— Чего ты все улыбаешься? — спросил Харламов, внимательно посмотрев на приятеля.
— Да все одного товарища вспоминаю.
— В юбке, что ль?