— Садись! Садись! Кони застынут! — кричал взводный Ступак, старый солдат-кирасир, рыжеватый, мрачный с виду человек саженного роста.
Митька взял стремя, кое-как взобрался на лошадь и вместе с товарищами погнал ее под кручу высокого берега, где собирался 19-й полк.
— Ну как, напугался? — спросил его Харламов, когда они, согрев лошадей, спешились в ожидании выступления.
— А то! — сказал Митька.
— Ну вот! Смотри, браток, в другой раз не дергай за повод. Тебе бы надо было ее огладить, успокоить, а ты еще больше ее напугал. С конем всегда ласка нужна.
— Ну, Лопатин, ты, можно сказать, прямо из мертвых воскрес, — проговорил и Ступак, подъезжая к нему.
— Что ж, товарищ взводный, всякое бывает, — заметил Харламов.
— И не то бывает: у девки муж умирает, а у вдовы живет, — ляская зубами от холода, но улыбаясь, подхватил Митька.
Ступак взглянул на него, хотел что-то сказать, но только усмехнулся в желтые с сединкой усы.
— На-ка вот, погрейся. — Он отстегнул флягу и подал Митьке. — Да ты не все! Оставь! Ишь, присосался! — вскрикнул он, увидя, как Митька, запрокинув голову, без передышки тянул. — Ну а это уж тебе, Харламов, за геройство! — сказал Ступак, приняв от Митьки флягу и взболтнув ее. — На, допивай остатки.
— А вы, взводный?
— А мне, ребята, пока не за что…
Переправа закончилась. Последние всадники выбирались из реки и скакали галопом по отмели.
Городовиков сел на лошадь и, поправившись в седле, подал команду.
На берегу все задвигалось и зашевелилось. Бойцы оправляли седловку и подтягивали подпруги.
Первой выступала вторая бригада. Трубачи на вымытых до блеска белых лошадях выезжали в сторону, пропуская колонну.
Мимо Митьки, который, повеселев, не хотел упустить это зрелище, постукивая копытами, потянулись шагом всадники головного эскадрона. Эскадрон был назначен в охранение, и ему предстояло первому вступить в бой. Красноармейцы ехали взвод за взводом, оживленно переговариваясь между собой.
— И все б ничего, да вот гармонь подмочили, — говорил рябоватый боец ехавшему рядом товарищу.
Тот что-то ответил, и оба весело засмеялись. До Митьки долетели обрывки разговора*
— И такая, понимаешь, девка славная…
— А у нас хлеба завсегда хороши…
— Ты не забудь, Лихачев, за тобой табаку пачка…
— Эй, архангелы! Вы бы сыграли! — крикнул трубачам боец в шахтерской блузе.
Но капельмейстер, старый человек с синеватым от озноба лицом, не успел ответить ему: эскадрон взял рысь и с частым топотом стал быстро проходить мимо. За ним потянулась шагом колонна. Вслед за командиром головного полка боец вез свернутое знамя. На клеенчатом чехле с облупленной краской отчетливо виднелись рваные пулевые отверстия.