Разговор незаметно перешел к боевым действиям. Вихров высказал предположение, что, очевидно, под Ростовом был самый сильный бой из всех боев, которые вела Конная армия. Харламов сказал, что он долго лежал в госпитале, но, по его мнению, наиболее тяжелые бои происходили после Ростова, во второй половине февраля двадцатого года, когда под станицей Егорлыкской произошло единоборство почти всей красной и белой конницы.
— Пятнадцать дней без передышки дрались, — говорил Харламов, — а местность ровная — шаром покати. И мы и они фронт верст на десять раскинули. И понимаете, какое дело: и нам охота их с флангов обойти, а им — нас. Так, бывало, и скачем всей массой напротив друг дружки. И ни тот, ни другой не уступит. У них генерал Павлов командовал.
— Я читал в газете, что конный корпус генерала Павлова замерз под станицей Торговой, — сказал Вихров.
— Правильно, — подтвердил Харламов. — Там, стало быть, тысяч восемь замерзло, и все по дурости Павлова.
— Как это?
— Да ведь он повел их по левому берегу Маныча. Хотел поскорее с нами сразиться. А там ни клочка сена, ни жилья. Четверо суток кони были не кормлены. А тут морозы. Так и погубил всех.
— Значит, и боя не было?
— Почему? Бой был. Он, Павлов, со степи вышел, мы в Торговой ночевали, и хотел с ходу нас сбить. Внезапно. А мы ему такого дали, что он опять в степь подался. Пошел ночевать на станицу Меркуловскую. А тут метель началась. Он с дороги сбился. А вы знаете, какой ветер в степи? Крутит — не поймешь откуда, и сверху и снизу, со всех сторон, — дохнуть нельзя. Идти нет никакой возможности. До костей прожигает… Наутро нам выступать. Только отъехали версты три-четыре, глядим — по всему полю мерзлые лежат. Кто в одиночку, кто в обнимку, кто целыми кучами. И кони так же. Какой, поджав хвост, стоя в снегу, замерз, какой лежа. И, понимаете, в одну ночь чисто в скелеты превратились. Одна шкура да кости. И так до самого Егорлыка… Как я понимаю, замерзли те, которые на слабых конях, остальные ушли. Подъезжаем к хутору. Постой, как его?.. Нет, позабыл. Глядим — в балке сотни две белых стоят в конном строю. Увидели нас, выхватили шашки, «ура» кричат, а в атаку пойти не могут — кони под ними шатаются. Лица у всех черные — обмороженные. У одного глаз на жилке, как на красной нитке, висит. Семен Михайлович посмотрел на них и говорит: «А ну их к черту, не рубите, будь они прокляты! Забрать в плен. После разберемся…»
— На этом дело и кончилось? — поинтересовался Вихров»
Харламов посмотрел на него с таким видом, словно обиделся.
— Да что вы, товарищ командир, — сказал он, покачав головой. — Тут самые бои начались. Вы, может, думаете, что все это легко проходило? Порубали, погнали, и только? Нет, было такое — умру, не забуду. Ведь с обеих сторон сошлись рубаки, каких свет не видывал. Кай мы сбили их под Егорлыком, так потом до самого Новороссийска с боями гнали. Там, под Егорлыком, меня снова поранили. Было совсем конец пришел, да спасибо комиссару нашей дивизии Хрулеву. Он там всех выручил.