— Пыль в степу! — коротко сказал машинист.
Александр Яковлевич одним махом вскочил на подножку. «Пыль в степи» было боевой тревогой для воро-шиловцев-луганчан на походе. Это означало, что снова пылят к полотну немецкие кавалеристы на короткохвостых раскормленных лошадях. Раньше, когда эшелоны шли вместе, это не представляло особой опасности. Теперь для отставшего эшелона нападение было серьезной угрозой.
Пархоменко прикинул на глаз расстояние до впереди идущего поезда. Далеко. Верст пять. Но, возможно, услышат.
— Давай сигнал! — сказал он машинисту. Выпуская последние пары, тревожно завыл паровоз.
Эшелон остановился. В вагонах заплакали дети. Несколько сот вооруженных мужчин — шахтеры, металлисты, рабочие луганских заводов — выбежали на ту сторону рва и, щелкая затворами винтовок, стали занимать позицию вдоль полотна железной дороги.
— Вот жизнь! — сказал машинист. Он полез на тендер и стал прилаживать ручной пулемет.
— Умеешь? — удивился Пархоменко.
— А как же! — старик с явной гордостью посмотрел на него. — Я ж машинист. Как мне машину не разуметь? — произнес он вдруг молодым голосом.
В степи прокатился орудийный выстрел. Послышался все нарастающий свист. Снаряд разорвался неподалеку от пути, взметнув бурую тучу земли.
Пархоменко спрыгнул с подножки и, ведя лошадь в поводу, направился к залегшим бойцам. Прямо на него набежал с мешком на спине давешний старый шахтер,
— Ты куда, дед, с мешком? — спросил он.
— Гранаты тут, товарищ дорогой, — торопливо ответил шахтер.
— Смотри не взорвись! — Александр Яковлевич нагнулся и сильной рукой поправил мешок.
— Еще чего! Я их уж раз двадцать таскал. И все живой! — Шахтер легкой побежкой пустился вдоль полотна.
Среди эшелона вновь разорвался снаряд. Загорелся один из вагонов. Повалил густой дым. В нем, как в тумане, забегали женщины с кричащими детьми на руках.
Клубившаяся в степи пыль приближалась. Солнце садилось, и на кровавом фоне заката стали видны броневик и черные силуэты скачущих всадников. По блестящим, лакированным каскам Пархоменко узнал немецких улан. Они стремительно приближались, ширясь по фронту. Обстрел прекратился… Над строем улан сверкнул длинной искрой блеск обнаженных сабель. Все притихло. Только слышался катившийся по земле конский топот.
— Огонь! — громко крикнул Пархоменко.
Почти в упор ударили пулеметы. С бронеплатформы полыхнули картечью две трехдюймовки. Лошади дыбились, падали и катились по земле, давя своих седоков. Но остальные, широко разомкнув строй, продолжали мчаться к полотну железной дороги.
— Встать! За мной! — крикнул Пархоменко, выбегая вперед. — На штыки их, ребята!