На тачанку у знамен поднялся Ворошилов.
— Товарищи! — крикнул он, простирая руку вперед, — Сейчас по поручению партии большевиков выстудит «всероссийский староста» Михаил Иванович Калинин.
— Ура! — закричали бойцы.
Крик пронесся по всему полю и замер, перейдя в нестройный рокот и гул.
В простой, выгоревшей добела солдатской гимнастерке и в черном картузике на тачанку поднимался Калинин.
Бойцы увидели знакомое лицо с бородкой клинышком и нависшими усами. За стеклами очков в приветливой улыбке светились глаза.
— Товарищи красноармейцы! — заговорил Михаил Иванович своим негромким, глуховатым голосом. — Передаю вам привет от нашего вождя и учителя товарища Ленина и от всех трудящихся Советской России.
Новый взрыв голосов потряс воздух. Задние надвинулись и рванулись вперед. Кузьмича закружило и отбросило к самым тачанкам. Его толкали со всех сторон, и ему стоило большого труда удержаться и не упасть под ноги лошадям. Сейчас каждый заботился только о себе. Хватаясь за чужие спины и руки, задние упорно пробивались вперед.
— Что, что он говорит? — спрашивали вокруг голоса. — Тише, ребята! Дайте послушать!
— Говорит: большая надежда на нас, на Конную армию, — весело сказал боец в папахе. — Ну и…
Дальнейшего Кузьмич не услышал.
Громкий крик прорвал вдруг наступившую тишину:
— Ероплан!..
Из курчавых облаков хищно скользил вниз самолет.
— Бросил! Бросил! — пронесся чей-то вопль. Толпа заволновалась и кинулась в стороны. Ахнул оглушительный взрыв.
Кузьмич, пыхтя, полез под тачанку. Там уже кто-то сидел. Приглядевшись, он узнал Сидоркина.
— Бьет, гад! — сказал Сидоркин, не глядя на него. Высоко в небе слышалось частое щелканье выстрелов.
С самолета открыли пулеметный огонь. В стороне рвали воздух короткие залпы. Кузьмич выглянул из-под колеса. Калинин спокойно стоял на тачанке и, прищурившись, посматривал вокруг. Возле него тесно сгрудились бойцы.
Устыдившись минутной слабости и боясь потерять взятый раз навсегда самоуверенный вид, лекпом полез спиной из-под тачанки.
— Федор Кузьмич, что это вы задом ходите? — произнес над ним насмешливый голос.
Лекпом оглянулся и увидел Климова.
— Трубку обронил, никак не найду, — сказал он, выпрямляясь.
— Так она ж у вас в руке, — показал трубач. Кузьмич сплюнул с досады:
— Тьфу! Черт ее забодай! А я-то ищу… Ну ладно, молчок, Василий Прокопыч.
— Могила, Федор Кузьмич…
Самолет, описав круг над полем, стал набирать высоту и, провожаемый ружейными залпами, вскоре исчез в облаках.
— Нет, ты только погляди, Роговец, какой боевой Михаил Иванович-то, а? — говорил пожилой боец товарищу с седыми усами. — Ведь на что я бывалый, а и то у меня волосы на голове дыбом встали. Мне еще не приходилось с этими, с еропланами-то. А он хоть бы что! Стоит себе — и ладно. Я как увидал, так у меня все в смятенье чувств пришло. Приехал к нам такой человек, а я, вместо того чтоб его уберечь, в кусты кинулся. И ведь как приехал — знамена привез. А это понимать надо: боевое знамя — святыня. Ай, нехорошо!.. Ну скажи, как совестно стало, выразить не могу. Вот, брат, какие они, наши вожди.