— Ну, Василий Прокопыч, если уж ты так все здорово знаешь, скажи, за какую такую провинность с кавалергардского полка царские вензеля с погон сняли? — спросил до сих пор молчавший Сачков.
— И за это скажу. Было это, братцы мои, в пятом году, в революцию, — заговорил Климов, беря предупредительно поданную ему папироску. — Сидит это, как бы сказать, царь Николай во дворце и чай пьет.
— Эка загнул!. — захохотал басом Кузьмич. — Да разве царь чай будет пить?
— А что же, по-вашему?
— Ну, кофий, какаву.
— Мне, конечно, правду сказать, во дворце бывать не приходилось, — возразил Климов, пожимая плечами. — Мимо, верно, не раз хаживал… Ну да ладно. Выдул он один чайник, фельдмаршал ему другой несет, а сам докладывает: «Ваше, мол, инператорское, в городе беспорядки, народ бунтуется». Ну, берет царь телефон и говорит в эту… в трубку: «Але! Это кавалергардский полк? А ну, подать мне живой ногой командира». Ладно.
Приходит к телефону полковой командир, а царь ему: «Рабочие бунтують! Приказываю выступить на усмирение». А командир ему в ответ: «На защиту отечества от немца, турки или там кого другого — сполню долг присяги, выступлю немедля, а против народа не могу: душа, мол, не позволяет. На это, мол, полиция есть». Николай-то осерчал, ногами затопал, было разбил телефон. «Это ваше последнее слово?» — спрашивает. «Последнее.» — «Ну, как хочете, но в таком случае я с вашего полка вензеля снимаю, а вас самого в крепость на отсидку и без права передач». Вот как…
— Были, значит, и с офицеров подходящие люди, — раздумчиво проговорил Митька Лопатин.
— А как же! Вот в нашем в пятом драгунском Карго-польском полку был корнет Лихарев, — заговорил один из бойцов. — Ну он, конечно, не кадровый, из студентов. Офицер, как бы сказать, военного времени. Молодой. И до чего, ребята, чистый, сердечный был человек! При Керенском мы его в комитет выбрали, а в Октябрьскую революцию он к большевикам перешел. Сейчас где-то полком командует. Очень хороший был человек, умный. За словом в карман не лез. Аккурат под Сандомиром в шестнадцатом году случай с ним был. У нас дивизией командовал немец, фон Крит фамилие.
— Фамилия, — поправил Митька.
— Ну, фамилия, — поправился рассказчик. — Видали индюка, братва?
— Ну, ну?
— Точный натрет этот фон Крит. И вот перед боем стали к нему прибывать офицеры для связи с разных полков. И наш Лихарев приезжает. А он, Лихарев, после контузии немного заикался. Хорошо. Подходит он до фон Крита и докладывает: «Ваше пре-превосходительство, от пя-пятого драгунского Каргопольского по-полка корнет Ли-лихарев». А фон Крит так это на него поглядел и говорит: «Что, не могли хорошего послать?» А Лихарев с лица сменился, чуток побледнел и отвечает: «Хорошего, видно, к хорошим, а меня уж к вам».