— Ты куда-то собралась? — спросил я.
Привычным жестом она перекинула через плечо прядь волос.
— Я ухожу, — сказала она. — Попозже.
— Это мой новый коллега Карлуш Пинту.
Она повернула голову — так плавно, будто в шее у нее был какой-то дорогой механизм, скрадывающий всякую угловатость движений.
— Мы виделись у двери.
Карлуш чуть кашлянул. Наши взгляды были теперь устремлены на него. При всей его скромности и нежелании привлекать к себе внимание сейчас ему следовало что-то сказать. И помнить о необходимости сдерживаться.
— Я тут накануне с вашим отцом повздорил, — сказал он.
— Пьяный дебош в баре, — сказала она по-английски со своим причудливым акцентом и добавила уже по-португальски: — Я считала, что полицейским это не пристало.
— В баре были только мы двое, — сказал он.
— Ну а бармен? — возразил я. — Не забудь бармена.
— Вчера вечером папа со всеми успел повздорить — с вами, со мной, с покойницей-мамой, с барменом… Я никого не забыла?
— Виноват был я, — сказал Карлуш.
— А из-за чего? — спросила она.
— Так, из-за пустяка, — поспешно сказал я.
— Ну а ваша ссора? — спросил Карлуш.
— Наша? — переспросила Оливия. — Тоже из-за пустяка.
— Вчера пустяком нам это не казалось, — сказал я.
— А что за шум вчера вечером был на чердаке? — спросила она, поворачиваясь ко мне.
Карлуш нахмурился. В дверь прыгнула кошка.
— Просто я споткнулся в темноте и упал, — сказал я. — А куда, ты говоришь, ты уходишь попозже?
— Меня пригласили на ужин родители Софии.
— Софии?
— Ну, дочь банкира. Того самого, кто заплатил за твою бороду.
— Ты часто общаешься с этими Родригеш?
— София учится со мной в одном классе. Она… — Оливия запнулась и покосилась на Карлуша, не сводившего с нее глаз. — Она приемная дочь. А в последний год мы как-то очень с ней сошлись. Знаешь, как это бывает.
Карлуш, похоже, это знал.
— Я днем в Лиссабон еду, — сказал я.
— А я сейчас домой, — сказал Карлуш.
— Если вы к станции, — сказала Оливия повелительным тоном, забыв, что «попозже» еще не наступило, — то можете меня проводить.
Она поцеловала меня в щеку, по обыкновению измазав ее помадой — она делала это неукоснительно, видимо считая это признаком взрослости.
— Не забудь побриться, — сказала она, потерев друг об друга два пальца.
Они ушли. Я побрился и спустился в кафе выпить чашечку кофе с Антониу Боррегу. После спектакля, который разыграла передо мной Оливия, я почувствовал облегчение. Если уж шестнадцатилетняя девчонка может вить веревки из двух взрослых мужчин, то не зазорно и мне отдаться в руки Луизе Мадругаде.
Я ехал в Лиссабон, мучаясь совестью: можно ли приглашать на обед вероятную свидетельницу, тем более если неизвестно, насколько важны ее показания? Я спорил сам с собой до изнеможения, а потом плюнул на все это.