Карлуш даже не повернул голову. Глаза его были устремлены в сторону бара. Я велел ему войти в бар и завести разговор с Антониу — на любые темы, я же тем временем позвоню и вызову наряд полиции. Если он убил Катарину и Шету, то у него есть причина оказать сопротивление.
Я зашел за угол, чтобы позвонить. Мне не сразу удалось растолковать им ситуацию и объяснить, что врываться в бар не следует, чтобы не спровоцировать подозреваемого. Я вернулся в бар усталый, замерзший, вовсе не готовый к тому, что приходилось делать, и не желавший этого делать.
Я ступил в полосу света, падавшего из двери. Лежа лицом вниз в луже крови, такой большой, что непонятно было, как успела она натечь за то время, что меня не было, лежал Карлуш. Воротники его рубашки и куртки были красными, затылок был разбит, рука подергивалась, размазывая пальцами кровь. Антониу стоял между раскинутых ног Карлуша с поднятым над головой молотком. Это был молоток, который висел над стойкой вместе с серпом. Пролетарский символ. Послуживший ему орудием.
Я ступил за порог. Он повернулся ко мне.
— Что ты наделал, Антониу? Что ты наделал, черт возьми?
Я не мог разглядеть его глаз. Они были словно темные дыры.
— Дай мне вызвать «скорую», — сказал я.
Он посмотрел на меня и, не опуская молотка, сделал шаг вперед.
— Что он сказал тебе, Антониу? Что он сказал такого, за что ты его ударил?
— Мария Антония Мединаш, — произнес Антониу очень четко и раздельно.
— Так это из-за нее все случилось? Поэтому ты и убил ту девушку?
— Он убил ее… Эта сволочь из МПЗГ… Он убил ее…
— Кем она была тебе, Мария Антония Мединаш?
— Она была моей женой, — яростно прошипел он. — А он убил ее! И нашего ребенка в ее утробе тоже убил!
— Дай мне вызвать «скорую», Антониу. Еще можно все исправить, только дай мне вызвать «скорую».
Я сделал шаг. Он сжал молоток в руке.
— Ты что, за девушками охотишься? Разве ты маньяк? Как тебя угораздило ее убить?
— Она была связана с ним!
— Но не она же убила твою жену!
— Она была связана с ним!
— Она невиновна!
— Но связана с ним!
— Только дай мне вызвать «скорую».
Он бросился на меня и замахнулся молотком, оскалив зубы. Глаза его остекленели — мертвые, черные, непроницаемые. Я загородился от него дверью, и удар молотка пришелся по стеклу. Стекло разбилось, и по его руке потекла кровь. Он рывком распахнул дверь. Я выскочил наружу и побежал, а он подскочил к своей машине.
Он сел в свой ржавый «рено», багажник которого был все еще открыт, помчался напролом по парку, прямо по клумбам и траве, и вылетел на Маржинал. Подрезав два ряда машин, «рено» взял направление на Лиссабон. Навстречу мне спешили полицейские. Я велел им вызвать «скорую» и предупредить в больнице, чтобы срочно приготовились к приему полицейского, получившего серьезную черепную травму. Через парк и подземный переход я добежал до своей машины. По дороге я не обращал внимания на светофоры.