— Позвольте вам не поверить, миледи, — холодно сказал он. Он держался за ручку двери и в любую минуту мог уйти.
— Это правда, — ее тихий голос дрожал. — А сегодня… дело не в тебе. Ты самый хороший из всех мужчин. Я просто ненавижу «это». Изображать удовольствие — просто привычка. Я знаю, мужчинам нравится думать, что женщина тоже получила удовольствие.
— Миледи, — медленно сказал он, будто разговаривал со слабоумной. — Любовников заводят ради наслаждения. Или вы хотите сказать, что у вас и любовников не было и все это просто сплетни?
— Любовники были, — со стыдом признала Эмма. Она с мольбой посмотрела ему в глаза. — Но наслаждения не было. Я холодная, Теодор. Я не могу получить удовольствие.
Она сделала паузу, набрала полную грудь воздуха и добавила:
— И забеременеть не могу. За десять лет ни разу даже подозрения на беременность не было, — с горечью выговорила она.
Теодор наконец отпустил дверную ручку. Эмма с облегчением выдохнула.
— Если ты не получала наслаждения, то зачем заводила любовников?
Эмме было стыдно отвечать на этот вопрос, но она заставила себя ответить.
— Наверное, потому что так принято. Граф Ренвик не раз повторял, что нельзя унижать мужчину отказом. Проще поддаться, тогда он будет удовлетворен и его интерес ко мне быстро пропадет.
— Значит, стоило кому-то начать приставать к тебе — и ты уже не смела отказать?
— Да.
Теодор почувствовал жалость. Если только эта женщина не сочинила искусную ложь, то жизнь ее была весьма незавидна. Он не знал, чему верить.
— И ты никогда не получала удовольствия ни с одним мужчиной?
— Никогда, — ни капли не сомневаясь сказала она. Потом вдруг поняла, что соврала, и поправилась. — Только с тобой.
— Спасибо за лесть, миледи.
— Это не лесть, это правда. Ты единственный мужчина, которого мне хотелось когда-нибудь соблазнить.
— Но ты не слишком старалась, — отметил Теодор. — Для женщины, желающей соблазнить, ты быстро сдавалась.
— Никто не учил меня соблазнять, — горько усмехнулась Эмма. — Меня учили только уступать. Обычно я имела дело с мужчинами, которые страстно хотели меня. А ты не хотел. Я не знала, что можно и нужно сделать в такой ситуации. Я только понимала, что ты не хочешь меня, а я хочу, чтобы хотел. Наверное, это уязвленное женское самолюбие, — пробормотала она, снова уткнувшись в одеяло.
Теодор довольно долго молчал. Потом пошел к креслу.
— Итак, — сказал он, устроившись. — Ты утверждаешь, что у тебя вот уже четыре года нет любовников, кроме меня.
— Да, — кивнула Эмма. Она уже вполне успокоилась, и лицо ее теперь скрылось за неподвижной маской Холодной Леди.