Однажды рядом с ним села тощенькая девушка. Ждала кого-то. Сквозь белую шелковую блузку — стояла ранняя осень, и девушке наверняка было холодно — просвечивали худые лопатки. Ах ты, заблудший цыпленочек, подумал Мадис с не свойственной ему нежностью. На шее у девушки были маленькие прыщики, дешевая цепочка расцарапала шею до крови. Девушка то и дело утирала свой мокрый носик безжалостно скомканным платочком. И ждала. Мадис вынул из кармана термос и предложил девушке горячего кофе. Девушка буркнула какую-то грубость, что-то насчет возраста и сомнительных мужских достоинств Мадиса, но, поскольку Мадис продолжал улыбаться, она взяла в конце концов питье. Концы кроваво-красных ногтей девушки вросли в кожу, а удивительно тонкие запястья были в цыпках и грязные. Девушка жадно выпила горячий напиток и потом сказала, что у нее есть укромное местечко.
Мадис в оправдание указал рукой на киностудию и сказал, что он должен… идти на дежурство. Девушка предположила, что место вахтера в таком прекрасном доме должно быть экстра-класс. Тут подошел дюжий парень, выпучил на Мадиса бычьи глаза и потянул девушку за руку. Девушка радостно улыбнулась, крикнула Мадису «чао», и вечерний город поглотил их.
Мадис еще посидел на скамейке, размышляя о том, до чего же он докатился: отказался от успеха, друзей, хорошего заработка; с женой без малого в разводе, а ведь он уже немолод. Однако сердце Мадиса стучало, как у какого-нибудь юнца, который один как перст собирается отправиться в кругосветное плаванье на протекающей лодчонке и бросает последний взгляд на покидаемый порт. Жил на свете когда-то отчаянный парень по имени Ахто, который аж до американской земли добрался. Мадис тоже считал, что до чего-нибудь он обязательно доберется.
Когда в тот вечер он сел за монтажный стол и принялся просматривать кадры своего первого документального фильма (между прочим, о достижениях в возделывании картофеля — его словно специально подсунули Картулю), то вдруг с досадой осознал, что в глазах других смешон. И еще понял, что этот фильм будет серой-пресерой серятиной. Мадис долго разглядывал свое отражение в стеклянной двери: азартный игрок, наркоман, безумец несчастный. И все-таки он не чувствовал себя несчастным!
Судьбе было угодно — так ведь принято говорить, — чтобы в тот самый вечер в студию пробралась Сальме: она подкупила вахтера. Сальме была абсолютно уверена, что в ночных занятиях Мадиса участвует неведомая монтажница, не может же быть, чтобы взрослый образованный мужчина посвящал свои ночи какому-то хобби.