И он вдруг исчез, но мигом вернулся, оказывается, попросил у проводника еще один стакан.
— Итак, по чуть-чуть, — он налил действительно совсем понемногу.
Я неуверенно взяла стакан, он слегка стукнул своим стаканом по моему и одним глотком выпил.
— А ты?
Я до это пила вино два или три раза. Боясь показаться невеждой в этом деле, я решительно глотнула из стакана и поперхнулась, закашлялась.
— Что, не пила прежде? — спросил он заботливо.
— Почти, — призналась я.
Жарким пламенем вино разлилось по моему желудку. Я откинулась на спинку полки и мне стало как-то по незнакомому хорошо. Мне казалось, что я уже давно знаю этого Толика, я молча слушала его рассказ про армейскую жизнь. Вернулся черненький, я почти забыла его имя, он сразу полез на верхнюю полку, Толик продолжал что-то говорить, он расспрашивал меня, где я живу, в каком классе учусь, куда еду. Выяснилось, что они вовсе не дембеля, им еще служить по году, а едут они в командировку и через месяц будут ехать обратно…
Я слушала его то рассеянно, то внимательно, он налил еще по чуть-чуть, но это уже не чуть-чуть, прошептала я, но это еще и не уже, ответил он, я рассмеялась, у тебя есть парень, есть, соврала я, зачем ты врешь, нехорошо обманывать старших, а пусть старшие не подпаивают младших, отвечала я, а хочешь, я буду твоим парнем, он сидел уже совсем плотно ко мне.
— Жарко, — я пыталась отодвинуться, но двигаться уже было некуда.
— Пойдем в тамбур, проветримся.
— Какой ты быстрый, — и стала отодвигать его ладонь, неведомо как оказавшуюся на моей коленке.
— Пойдем, — потянул меня за руку.
— Только на минутку, — я вдруг заметила, что уже совсем стемнело. Соседки, на спасительную миссию которых я так свято надеялась вначале, оказывается, уже тихо дрыхли, отвернувшись к стенке. Свернувшись калачиком, спал рыжий, спал черненький, мы прошли по вагону в дальний его конец, почти везде народ спал, от выставленных в проход ног нехорошо пахло, Толик открыл дверь, потом следующую, и мы оказались в грохочущем тамбуре.
Он обнял меня сразу. У него были крепкие руки, он прижал меня и стал целовать, целовать без перерыва, без передыха.
Конечно, я целовалась раньше, но чтобы так — никогда.
Он стал гладить мою грудь через платье, какая ты красивая, шептал он, он целовал меня в шею, я выгибалась назад, словно в каком-то сложном танце, его руки были везде, их, казалось, было не две, а десяток.
— Бог мой, какая у тебя упругая грудь, — прошептал Толик.
Он стал расстегивать пуговки платья на груди.
— Не надо, не надо, — шептала я.
Главное, что я его почти не отталкивала, наверное, я была немного пьяна.