Со мной был напарник Пташник, украинец, призванный и прибывший в полк в первый день войны, 22 июня.
- Пташник! - зову я.
Не отвечает. Зову еще громче. Опять не отвечает. Знаю, он должен ползти сзади. Подбираюсь к нему. Лежит без движения. Ну, думаю, убили парнишку. Перевернул. Он открывает глаза и. сладко зевает. Оказывается, спал! Уснул прямо под пулями! Вот это чудо! Как же нужно устать, чтобы под таким грохотом уснуть!
Невыносимый
Командиры то и дело менялись. Вот командовать полком назначили бывшего командира батальона. Несусветный дурак, карьерист и хитрец, еле-еле по складам читает. И обязательно вслух. Послушать его чтение - умора. Командный пункт батальона он выбирал хитро. Залезет на дно оврага, и устраивается где-нибудь в кустах. Мы тянем к нему связь. Нам тоже удобно - ни пуль тебе, ни снарядов. Лежим себе с трубкой и отдыхаем. Естественно, никого и ничего не видим. И нас токе никто. Только связные из роты иногда приходят. Как-то у меня с ним был такой разговор:
- Андреев, Ты кто был до войны?
- Учитель.
- Где работал?
- В деревне, в Саратовской области.
- А я был председателем райисполкома!
Это меня обескураживает: как же мог оказаться на такой важной должности этот полуграмотный мужик? Он вынимает газету и по складам, еле соединяя буквы и обязательно вслух, читает.
- Товарищ капитан, - говорю ему, - тут обстановку спрашивают!
- Кто спрашивает?
- Вроде, начальник штаба полка.
- Скажи: невыносимый шум моторов.
Никакого шума, конечно, нет и в помине. Я в трубку:
- Невыносимый шум моторов!
- Каких моторов?
- Товарищ капитан, спрашивают: каких моторов?
- Скажи: танков!
Я:
- Танков, товарищ капитан (начальник штаба тоже капитан).
Этот "невыносимый шум" стал в конце концов каким-то ритуалом, притчей. Через некоторое время опять:
- Товарищ капитан, обстановку спрашивают. Невыносимый?
- Да, да, невыносимый.
Я в трубку:
- Невыносимый шум моторов!
В ожидании немцев мы несколько дней отдохнули, укрепились, искупались. Питание было сносное. Впервые стали выдавать наркомовские 100 грамм. Для одного из наших бойцов эти первые 100 грамм стали и последними. Иногда я думаю, что отчасти и по моей вине.
Это был рослый краснощекий блондин, с правильными чертами лица, немного скуластый, не красавец, но симпатичный. Чичкань - это его фамилия, а имя не помню. Всегда уравновешенный, тихий, интеллигентный (никак не мог привыкнуть к мату), непьющий. До армии окончил учительский институт в городе Нежине, по должности зам. политрука.
Но главное в нем - голос. Такой мягкий, бархатный, лирический баритон. В начале 1941 года в полку организовали джаз-оркестр, и Чичкань в нем пел. Как-то так получилось, что на командном пункте роты собрались все клубные деятели мирного времени: библиотекарь, клоуны, певцы, танцоры. А тут как раз привели завтрак и, конечно, спирт. Разлили по кружкам. Чичкань не пьет. Стали уговаривать, в том числе и я, черт бы меня побрал. Он выпил и, как всякий непьющий, быстро опьянел.