— Услышь меня ныне. Я есть Повелитель богов. Я есть Владыка Вселенной. Я есть тот, кого боятся ветры. Я есть тот, кто властвует над всем сущим, царь, правитель и поспешествующий!
— Кто нисходит? Кто? — вопросила Керикисса, обращаясь при этом не к Иерофанту, а к…
Увы, она обратила свои слова к стенам храма, к его подобной шатру вершине. Нет, наверное, она обращалась к изображениям богов.
— Кто? — снова вопросила она, но я не могу утверждать, что Иерофант ответил именно ей, когда прозвучали его слова:
— Я есть воскрешение и жизнь.
Значит, это Осирис?
— Тот, который верует в меня, пусть он даже мертв, все равно будет жить. И всякий, кто будет жить и верить в меня, никогда не умрет. Я есть первый и последний. Я есть тот, который живет, хотя и был мертв, и узрите: я жив вечно и владею ключами ада и смерти.
Если не Осирис, то наверняка Исида — кто еще стал бы говорить о реинкарнации?
— Ибо я знаю, что мой Спаситель жив и что Он будет стоять в последний день на земле. Я есть путь, истина и жизнь. Никому не дано прийти в лоно Отца иначе, как через меня, ибо я есть Очищение.
При этом последнем слове все адепты приветствовали Иерофанта: «Хуззах, хуззах».
Именно в этот момент я увидел, как филакс отступил от ложной двери, и стоило ему сделать это, как вновь потянуло тошнотворным фиалковым холодом. Холодом пробрало и меня, когда я услышал слова Иерофанта, голос которого упал еще ниже:
— Я прошел чрез врата тьмы на свет. Я сражался на земле и под землей и явился сюда, дабы завершить мой труд, ибо кто дерзнет изгнать меня в пески? Чтобы содеять сие, я перейду в Незримые.
Теперь кажется странным, но я увидел, как адепты поворачиваются друг к другу, хотя, конечно, не мог разглядеть их лиц, просто в движении их капюшонов туда-сюда было что-то… беспокоящее. Что касается самого Иерофанта, я увидел — или, вернее, мне показалось, что увидел, — как его глаза закатились, показав белки, а шрам на его щеке покраснел и набух, уподобившись… губам, угрожающим разлепиться и заговорить. Выглядело это жутковато, и я поспешил приписать все моему капюшону, поту, заливающему глаза, и… сам не знаю чему.
Иерофант нетвердыми шагами, волоча ноги, двинулся к алтарю. Я даже испугался, что он упадет на него. Но нет, жрец схватился за край и стал раскачивать золотые весы. Склонившись над ними и повернувшись теперь к нам, двоим новообращенным, он продолжил читать. Нет, не читать, ибо книга, лежавшая на алтаре, была закрыта. Все присутствующие ловили каждое его слово, когда он продолжил импровизировать голосом, который, казалось, принадлежал не ему.