будет беда, и должен был до кого-то докричаться. Это я во всем виноват.
Его койка теперь пустая. Слезаю со своей и иду туда.
— Прости, братан, — шепчу я. — Подвел я тебя.
Думаю, бабуля верно говорила: если как следует постараться, число можно изменить. Если бы я не спал, то видел бы, как Карл сделал свой ход, и все было бы иначе. Теперь я думаю обо всех «двадцать седьмых». Они еще живы.
Если я предупрежу их, заставлю себя выслушать, вероятно, погибнут не тысячи и не миллионы. Может быть, я хоть кого-то да спасу. Даже если всего несколько человек — дело того стоит, правда?
Осталось совсем немного, пора рассказывать.
Только как заставить себя слушать?
И что я должен рассказать?
Она все плачет и плачет. Не унимается. Все началось ни с того ни с сего — однажды вечером она начинает плакать. Даю грудь — не помогает. Переодеваю — тоже ничего не меняется. Беру на руки, прислоняю к плечу и хожу с ней кругами по комнате. Проходит целая вечность, и она наконец засыпает: вымоталась, вот и отрубилась.
Кладу ее в ящик, где я устроила ей постельку, и падаю на кровать. Ее плач еще звенит у меня в ушах, долгим эхо отдается от стен. Сворачиваюсь клубочком, зажимаю уши, чтобы отгородиться от него. Наверное, я засыпаю, но не знаю, сколько удалось проспать. Знаю только, что ее плач ворвался в мои сны и выволок меня на поверхность. Машинально протягиваю руку потрогать Мию. Кожа у нее так и пылает и влажная от пота.
Пробую все, что знаю: кормлю, переодеваю, пою, укачиваю. А она плачет, и плачет, и плачет.
Винни стучит в дверь и входит.
— Что у вас тут? Вижу, свет горит. Ну и услышал, да. Вот принес тебе чайку.
— Который час?
— К пяти.
— Утра?
— Ага.
— Вин, мне ее не успокоить! Она плачет и плачет! — Голос у меня тоненький и дрожащий.
— Дай ее сюда. Подержу, пока ты пьешь чай. Давай подумаем, что делать.
Берет у меня Мию:
— Господи, Сара, она прямо полыхает!
— Ну да. Вин, что делать? Что мне делать?
— Знаешь, отвезем-ка ее в больницу, в приемный покой.
— Нельзя! Там потребуют удостоверение, адрес и вообще!
— Надо показать ребенка врачу. Нельзя ее так оставить. Скажи, забыла удостоверение дома, а номер не помнишь, выдумай адрес. Все будет нормально. Посмотрят на нее и полечат. Она вон какая крохотуля и болеет, не звери же они. Поехали. Одевайся. Пойду найду ключи от машины.
У нас нет автомобильного сиденья для Мии, поэтому я сажусь назад и держу ее на руках.
— Едь медленно, — говорю я.
— Ясное дело.
Больница вся белая и сверкает. Я уже месяца три из дому не выходила, у меня от всего этого голова кругом идет. Все такое чистое, большое, деловитое. Гляжу на себя: заляпанный свитер поверх футболки, спортивные штаны. Домашние тапк