– Я так и знал, – расстроенно проговорил Леня. – Ни черта не увидим.
– Ничего, ты все опишешь по воспоминаниям, – отозвался Михаил, с трудом вписываясь в крутейший поворот.
– Не гони! – воскликнул Леня. – Не гусарь, пожалуйста! Тут надо просто тихо ползти.
Ах, вот как… подумал он. Все же хочется жить, а, милый? Не мчаться за Лидой в кипящий Аид или куда там отправлялись за мертвыми возлюбленными орфеи разных эпосов, а все-таки жить, жить!
Судя по всему, поднимаясь, они ввинчивались в те самые увалистые облака, за грозной погоней которых он так увлеченно следил каких-нибудь десять минут назад. Туман уплотнялся, шевелился, дышал, свет фар буравил его кромешную мякоть двумя световыми трубами, в которых, как обезумевшие, метались золотые искры. Слева скользко и черно мерцала отвесная скала, справа угадывался обрывистый склон. Михаил вспотел в своей легкой куртке, хотелось содрать с себя даже рубашку.
– Что ж тут ограду посерьезнее не поставят, в вашем благословенном раю? Чтоб души свободно летели?
– А бесполезно… дорога узкая, кренделями, и если что – машина валит любую ограду. – Леня помолчал. – Со мной тут однажды случай был, знаешь. Ехал из ЦЕРНа после ночного дежурства у ускорителя, заснул за рулем. К счастью, это было повыше, там более пологие склоны, так что машина просто плавно съехала в ложбину и застряла между деревьями. Представь, просыпаюсь от сильного толчка, не могу понять: где я? что со мной? почему мир перевернут?… Когда понял – стало меня трясти. Еле вылез из машины; она стояла торчком, чуть ли не на боку. Вскарабкался на дорогу и пешком дошел до Сан-Серга…
– Повезло…
– Нет, не повезло! – возбужденно возразил Леня. – Тут другое… Обычно Лида всегда спала, когда я возвращался на рассвете. А тут вхожу – она на ногах, одетая, бросается ко мне с воем, лицо зареванное: «Слава богу, слава богу!»… Говорит, проснулась, как будто кто за плечо тряс; и вдруг такой страх накатил – за меня страх, – что стала она молиться, представляешь? – бормочет, бормочет, умоляет кого-то, сама не знает кого, от страха слова проглатывает…
Молиться?! – подумал Михаил. Лидка?! Чудны дела твои, господи… «Если будешь сильно деловая, функция ослабнет половая..» М-да… Как все же меняет нас жизнь, эмиграция и возраст… Да-да: и застарелая любовь. Застарелая любовь, ожесточенно повторил он, которая въедается в душу, будто ржавчина, накипает, нарастает на душе, как ракушки на днище корабля. Вслух спросил:
– И вот так-то после ночных дежурств ты здесь ездил?
– Есть дорога поспокойнее, от Неона, – мы ею вернемся. Просто тут гораздо ближе. Ты устал? Хочешь, сяду за руль?