— Кто первый? — задрал ей подол рыжий, потливый мужик.
— Козел рыжий! — заорала баба задыхаясь злобой.
Но остальные уже держали ее. Рыжий насиловал зло, долго, щипал, кусал Зинку за грудь. Потом второй, как нужду в нее справил. До утра они мучили бабу, изголяясь над нею всякий по своему.
Голую, избитую до неузнаваемости, ее заставляли плясать. Когда отказывалась — били, когда теряла сознание — обливали холодной водой. Снова насиловали.
Сколько все это продолжалось, Зинка не знала. Она давно потеряла счет времени.
Очнулась она от запаха дыма и от голоса:
— Да вот здесь кто-то! Сюда! Люди!
— Это ж и есть Зина! — услышала голос Гусева. И вскоре знакомый голос Ерофея пробубнил:
— Шалава ты моя! Слава Богу, хочь живая!
Лишь вечером, у себя в Усолье, узнала баба, что пробыла она в милиции немало.
Поймали ссыльные Волкова и, пригрозив расправой, узнали, куда Зинку дел. Потом в милицию пришли. Там им пригрозили оружием. Ссыльные напирали, предупредив, если Зинку не выпустят, подожгут милицию.
И на третий день ночью, облив бензином крышу, подожгли.
Оттуда далеко не сразу начали выскакивать милиционеры. Их ловили по одному. Скручивали. И, пригрозив сжечь в огне, спрашивали о Зинке.
Лишь пятый — последний, сказал и отдал ключи от камеры. Он указал, как туда пройти. Когда Зинку вытащили и унесли в лодку, пожар затушили. Но пятерых милиционеров привезли в Усолье связанными. Все оружие и патроны забрали усольцы из милиции. И, поместив защитников власти в землянку, слушали бабу, как обошлись с нею в милиции.
Даже ссыльные мужики не выдерживали. Кто-то наружу выскакивал, другие слез не скрывали.
— Мне эти козлы заранее сказали, что живьем не выпустят. И говорили, будто я сама во всем виновата, — плакала баба.
Ерофей кинулся к землянке, где связанные милиционеры валялись на полу. Нашел рыжего. Того, кто стал первым. Разрезав веревки, выволок из землянки. Хватил громадным кулаком в дых.
Рыжий отлетел кувырком к ногам Лидки. Та головешку из костра вытащила и содрав портки с милиционера, приказала бабам придержать рыжего. Те, взбешенные, кучей навалились. А Лидка, торжествуя, сунула головешку в пах милиционера. Тот захлебнулся воем.
В воздухе запахло паленым. А Лидка носилась от костра к жертве, подживляя огонь, усиливая муки.
У оставшихся в землянке, волосы дыбом на головах вставали дикого, нечеловеческого вопля собрата. Они не видели, но понимали, чувствовали, что его терзают изощренно. Знали, что их не минует эта доля и заранее дрожали каждым мускулом.
— Заткни ему пасть! — посоветовал Ерофей — Лидке и выволок второго мучителя Зинаиды.