— Так не служил. И безногий он. И вас защищал! Не знаю зачем? Вы- то на войне не были! А он на ей здоровье положил без остатку! Отпустите его отсель. В деревню, к своим! Уж я тут сам бедовать стану. Ни о чем не попрошу боле! Сына с семьей отпустите! — едва сдерживал слезы Пескарь.
— Мы вас не забирали! Не везли сюда. Не нам и освобождать! На то большие люди имеются, — ответил Волков.
— А как же мне к им дойти? — дрогнуло сердце деда.
— Ишь чего захотел! Аж в самый Кремль дойти! Ну и силен гад! С грязной рожей, а куда навострился? Да! Такие не пропадут! — хохотали мужики над Пескарем.
— Это я грязный? — выхватил старик заявление сельчан из-под руки Волкова и сказал твердо:
— Надо станет и в Кремль отпишу. Нет вины за мной. И за сына обскажу. Я помогал людям. Не то что вы! Не прятался от войны. Свой люд берег, под самым сердцем! Мне совеститься нечего! Нигде не осрамился. Ни над кем не глумился. Не то что вы! — пошел к двери, спотыкаясь, ничего не видя перед собой. Пескарь вышел наружу. Глаза щипало, в горле дыхание перехватило. Он шел в магазин шатаясь, постанывая.
— Во набрался, старый черт, с утра не сравшн! — хихикнула старуха ядовито, проходя мимо Тимофея.
— Сгинь, язва лягушачья! — цыкнул на нее дед.
— Смотрите, люди добрые! Этот выродок, ссыльная свинья, честных людей обзывает! До чего мы дожили? — заблажила бабка на всю улицу. И тут же стала собираться толпа.
Пескаря в кольцо взяла:
— Чего к бабам пристаешь?
— Тебе, гаду, харя вражья, кто позволил наших матерей обижать?
— Тварь вонючая! Бей его!
Тимофей не видел, кто первым ударил его. Кулак в лицо въехал, дед упал. И толпа разъяренной сворой налетала на него со всех сторон. Его пинали сапогами в бока и голову, поднимали и снова швыряли на землю под дикое улюлюканье и брань.
Старик уже ничего не чувствовал. Только в сердце занозой боль застряла, но и она отступила вскоре. Пескарь потерял сознание.
— Стой, братва! Кажется, перехватили лишку! Конец! Накрылся гад!
— Бежим! — затопала толпа по подворотням.
Пескарь очнулся в милиции. Карманы вывернуты. Ни гроша денег. Нет шарфа. Нет карманных старинных часов — отцовской памяти. Нет заявления сельчан.
Тимофей, не веря себе, шарил по карманам. Встать не мог.
— Что ищешь; дед? — услышал чей-то голос рядом. Повернул голову и ответил, еле открыв распухший рот:
— Обокрали изверги! Вчистую все забрали! Как же я домой к своим ворочусь?
— Живой. И то ладно! Ну и живуч ты, старик. Уж так тебя отделали, хотели в морг отправить. А ты гляди, оклемался!
Пескарь повернул голову. Увидел рыжеусого милиционера. И сказал, с трудом выдавливая слова: