Дед скребанул корявыми ногами, присел, ухватившись за спину и встав, разогнулся охнув, потребовал:
— Выкладай, что там?
— Доехали хорошо. Живем в своем доме. Все здоровы. Жди письма. Обнимаем тебя. Твои Пескаревы.
— Не густо! Видать денег мало им дали, что так скудно прописал. Ну Да письмишко пообещал. Может статься в нем вестей больше пропишет, — бурчал Тимофей, довольный тем, что сын держит слово и не забыл о нем. Эту первую телеграмму, едва за Лидкой закрылась дверь, положил за икону. И молился старик, прося Бога о здоровье и счастье сына и его семьи. Эта телеграмма снилась ему в ту ночь. А Тимофей, проснувшись, уже ждал обещанного сыном письма. Телеграмму он выучил вскоре наизусть. Ему ее читали все, — кто переступал порог дома. Он показывал ее всем ссыльным, гордясь втайне, что и здесь, в Усолье, он — не старик-одиночка, а отец и дед, которого любят и помнят, которому пишут и телеграммы шлют. А значит — не лишний он на этом свете, коль нужен своим. И дед гладил телеграмму. Разговаривал с нею, как с живой. Целовал дорогую, долгожданную весточку. Доживет ли до следующей? Но эта грела сердце п душу. Пескарь теперь жил ожиданием. А в Усолье все привозили новых ссыльных. Семьи и одинокие, они так же, как и Тимофей, скучали по родным местам, родственникам и знакомым, оставшимся далеко на материке.
Теперь не хватало всем места за общим столом. И ссыльные решили вначале кормить детей и стариков, а уж потом остальных.
Продукты, бережно расходуемые женщинами, теперь таяли на глазах. Да и немудрено. Население Усолья выросло. Всякий люд сюда приехал. Все с серой печатью горя в лицах, глазах и душах. У одного костра не помещались. Да и желающих было немного. Холода разгоняли ссыльных по землянкам, в которых теперь жили по две семьи.
Никто из первых ссыльных не хотел брать к себе в дом, хотя бы на время, чужую семью. И только Лидка, сдружившись однажды с многодетной женщиной, так и не отпустила ее от себя.
Пескарь мимоходом познакомился с новыми. Не все пришлись по душе. Были тут бывшие начальники, военные, культурный, грамотный люд. Но оказались средь них и те, кого, по разуменью Тимофея, стрелять надо было сразу. С ними Комар сдружился, как с близкими родственниками. Пескаря это злило. Вот ведь почему душегубы вровень с ним наказаны? И никогда не разговаривал, не отвечал на их вопросы, не сидел рядом.
Но как бы ни росло число усольцев, всякому находилось свое дело и занятие. Старый Пескарь выстругивал ложки из дерева. Большие и маленькие — все годились. Не сидеть же без дела? Скучно и стыдно было, когда вокруг даже дети работают. Приносят с моря мидий, морскую капусту, крабов, помогая ссыльным кормиться.