…Желтое пятно упало на загривок морфа и с яростным шипением принялся терзать его тело. Морф извивался — но не издавал ни звука. Ему не нужно было пропускать через гортань воздух, а, следовательно, и издавать шипение, рычание, визг или лай. Единственный звук, который исходил от него — был треск шкуры — самец остервенело драл задними лапами бока морфа. Хотя самец и знал, что толку от его действий не будет — главное в схватке с такими тварями было прокусить им голову, инстинкты, приобретенные за миллионы лет, все равно заставляли его действовать именно так. Самец уже понял, что, по-видимому, допустил ошибку, и, наверное, последнюю в своей жизни — этот странный зверь был гораздо сильнее и быстрее всех, с которыми ему довелось сражаться до этого. Все, кого он убил раньше — лишь пытались вонзить в него свои зубы — и практически, никогда не использовали когти, были вялыми и неповоротливыми. Этот же — извивался и вертелся под ним, не давал вцепиться в голову, и стремился подмять рысь под себя….
…Желто бурый клубок неистово извивался в переплетении веток и сучьев, хвоя сыпалась дождем на сплетенные тела. Мелькали оскаленные зубы, лапы с когтями молотили воздух — иногда совсем рядом со сжавшейся между двумя поваленными деревьями девушкой. Та, вероятно, впала в оцепенение от всего этого, и даже не делала больше попыток освободиться, и только все сильнее пыталась втиснуться в землю. Артем, который стоял ближе всех к девушке, подбежал к ней. Шипящий клубок вертелся в метре от него. Да где же этот сук долбанный, за который она зацепилась? Артем рванул на себя полу куртки — та с треском подалась. "Ну, не ему одному одежку зашивать", — мелькнула совсем неподходящая для такого момента мысль. Варька, несмотря на возможность убежать, тем не менее, даже не пыталась встать. Как ни силился Артем вытащить ее — она только смотрела остекленевшими глазами на схватку, вывернув шею. Спас ситуацию Старый, подскочивший к ним, и с размаху влепивший девчонке сильную оплеуху. Несмотря на весь шум — звон раздался, как в кузнице…
…Самец изменил тактику и попробовал перегрызть хребет врага — с обездвиженным можно было справиться легче, но не сумел удержаться и оказался под морфом. Все что ему оставалось, это вцепиться странному зверю в глотку. Можно было попытаться, конечно, выскользнуть и сбежать, но самец — был бойцом, и он продолжал сражаться, полосуя задними лапами живот морфа, а передними — его страшную оскаленную морду, не давая вцепиться тому зубами в свое собственное горло. Кинжалы когтей вспороли твари брюхо, оттуда вывалился клубок зловонных внутренностей, которые, в общем-то, особо и не походили уже на обычные внутренности живого существа, пусть даже и гнилые, но морф боли не чувствовал. Ему наконец то удалось, извернувшись, самому вонзить свои когти в живот рыси и самец взвыл, сквозь сжатые зубы, почувствовав страшную боль, такую, какой он ни разу не испытывал до этой секунды. Он понял, что сейчас п р о й д е т, но даже умирая, продолжал сражаться, пытаясь нанести врагу как можно больший ущерб — лопнул и растекся один из глаз твари, здоровенный кусок требухи отлетел в сторону — в будущем у морфа должны были неизбежно возникнуть проблемы с поглощением и усвоением пищи. И даже в свою последнюю секунду, уже ничего не видя, и задыхаясь от всепроникающей боли, самец сжимал на горле врага клыки, сковывал его движения своим телом…