Поставишь, следишь, только на минуту отвернешься- уже девчонки зовут, плачут — опять все сгрыз… Ну, и материл же я его, потом, когда он соображать уже малехо стал… "Ты, — помню, кричу, — абсолютно бесполезное существо на этой планете, только и умеешь, что винище жрать!"
— Ну, что, — говорит, — доктор, глядишь — и алкоголик на что сгодился? Помимо винища жрать, я и стрелять могу. Да ладно, не бойся, это только дураки на голову больные, врачей в Этой Херне обвинили… Везде, — говорит, — такое, — это что же вы, лепилы, по всему миру заговор устроили? Хоть среди вас и дохрена евреев, а все равно не поверю я, что масоны так круто сработали.
У мужика, в отличие от Тимохи, "тарелка" стояла, он мне и показал все. Ну, параллельно, накатили там грамм по двести. У него в квартире три ящика водки стояло, и он головы бутылкам откручивал не хуже чем зомбакам. Третий день уже шел, и хоть со скрипом, хоть сквозь зубы начали тогда правду говорить. Я свою историю рассказал.
Мужик…., как же звали его? — и не помню уже, мне говорит:
— А вообще-то, доктор, линять тебе отсюда надо все равно. Хоть и убедились, наверное, кроме совсем уж на голову трахнутых, что вы тут ни при чем, а все равно — могут и прибить — времена теперь простые пошли. Мало ли — вдруг ты кровь свою вспомнишь, и должок возвратить соберешься? Да и…вообще — ходить с тобой рядом и вспоминать, что вот его ты по ошибке, не разобравшись, чуть не прибил — неудобно как-то выходит. А не будет тебя — и на душе легче. Ну, и помимо тебя ведь тогда еще несколько семей медицинских кончили, ну как ты и за них обиду затаил, да за тех же медсестер своих? А вдруг власть наладится — хоть и не похоже на это — да ты заяву накатаешь — как ни крути, а нехилая статья им ломится, а ты свидетель основной. Кроме тебя, говорит — никто таким везучим не оказался, все о ком я слышал — всех покоцали…. — Васильевич посмотрел на Старого.
— Я тебе не хотел говорить, Сережа, извини, соврал, когда сказал, что про твоих не знаю ничего. И Ларису, и Катю — в первый вечер, еще перед тем, как к нам пришли… Я это потом узнал уже, пока у мужика на квартире отлеживался.
— Я туда только через три месяца добрался, — глухо сказал Старый, смотря в стол перед собой. — Город замертвяченный, живых нет, дом — сгорел. По окрестным деревням поискал, кое-кто туда выбрался, — никто ничего не слышал, не знает, не видел.
Коньяк в бутылке почти кончился и Дмитрий разлил остатки по рюмкам, следя за тем, чтобы у всех оказалось поровну. Все трое встали из-за стола и, снова не чокаясь, выпили стоя, немного помолчав. Артем к тому времени откололся от компании, все же неприятие алкоголя, усвоенное им в деревне после Херни сказалось, и сидел чуть поодаль в мягком кожаном кресле. Тянуло в сон, но хотелось дослушать рассказ Дмитрия. Тот же включил в сеть пузатый электрический самовар, который почти сразу же уютно засипел, и, усевшись обратно за стол, продолжил рассказ: