— «Гнездо», я «Малой». Прием! В квадрате семьдесят шесть–двенадцать обнаружил восемнадцать «юнкерсов» штурмующих наши войска в движении. Атакую. Как слышите? Прием!
— «Малой», я «Гора-80». Приказываю атаковать «юнкерсы». Как поняли? Прием! — долетел до меня чей-то искаженный голос, с командными интонациями.
— «Гора-80». Я «Малой», вас понял. Атакую!
Я к этому времени уже был над пикировщиками, и выбрав свою цель, понятное дело ведущего одной из девяток, и бросив истребитель в пике, с ходу поджег «штуку».
Не глядя, как тот не выходя из пикирования воткнулся в землю, вышел из пике, и снова сделал «ухват», при выходе из пике вверх поджег девятого «лаптежника». От моей трассы почти в упор, он практически развалился в воздухе. После атаки я потерял скорость и тут меня подловили бортстрелки «штук», когда я на короткое время завис после атаки.
Получив мощный удар, я вывел истребитель в пологое пикирование. На лобовое стекло стало брызгать маслом. Несколько раз стукнув, заглох двигатель. Посмотрев на замершую лопасть винта, я стал осматривать землю, выбирая куда сесть, прыгать не хотелось. В основном из-за того что не хотел терять свой истребитель.
«Вот и подловили «аса», гады!» — зло подумал я.
— «Гора-80» я «Малой». Во время атаки сбил два «юнкераса». Штурмовка наших колон сорвана. «Штуки» уходят к себе. Во время боя получил тяжелые повреждения самолета, вынужден выйти из боя. Прием!
— «Малой», я «Гора-80». Где вы находитесь? Прием!
— «Гора-80», я «Малой». Нахожусь над колоннами наших войск. Прием! — говорить свой квадрат я не хотел, кто его знает что это за «Гора».
— «Малой», я «Гора-80». С вами все в порядке? Прием!
Припомнив свой любимый фильм «В бой идут одни старики», я ответил в тему:
— «Гора-80», я «Малой». Все в порядке… падаю!
Дальше говорить было уже невозможно, высота быстро падала, пора заняться посадкой.
Для вынужденной, я выбрал часть дороги свободной от дымящейся техники и бойцов. Они в основном все еще находились в укрытиях, в кюветах, в лесу, где прятались от штурмовки. Я не знаю сколько их тут, но точно больше дивизии. Наверняка корпус.
Выпустив шасси, я под свист ветра рассекаемого крыльями, мягко коснулся колесами дорожного покрытия, и если бы оно было ровным, то совсем бы было хорошо. Однако в России две беды, первая это я, другая это то, на что я сел.
Когда «ястребок» перестал катиться, я отпустил тормоза, и откинул фонарь. То, что меня могут принять за немца, я не опасался, звезды на истребители были отчетливо видны, да и слепых тут не должно быть.
Не успел я расстегнуть ремни, как подбежавшие бойцы и командиры вытащили меня из кабины и стали кидать в воздух, радостно выражая свои чувства, при этом не обращая внимание на мои крики боли.