Он по-прежнему не отводил взгляда от ее лица. Постепенно непонятное, то ли умоляющее, то ли радующееся, выражение его лица сменялось на угрюмо-мрачное. Смеркалось.
Раскаяние, так долго томившее его душу, наконец нашло выход наружу. Элиза вслушивалась не столько в слова, сколько в крик его измученной души, который вырвался у него так неожиданно и так горячо. Элиза по-прежнему хранила молчание, не порицала и не утешала, и тем самым его чувство вины приглушалось и сглаживалось. После того злополучного письма Эстеллы Эдвард, как чувствовала Элиза, выговорился впервые до конца, нарыв наконец-то прорвался.
— Благодарю тебя, Элиза, — вымолвил он. — Ты гораздо умнее, чем ты думаешь.
И, не говоря больше ни слова, понурившись, он начал прогуливаться вдоль берега, увлекая ее за собой. Когда солнце село, стало темно и прохладно. Эдвард остановился, взял ее руку и нежно сжал ее. Элиза тут же ответила крепким рукопожатием.
Из-за облаков выглянула луна и осветила все вокруг бледно-желтым светом, в котором и море, и скалы казались призрачными и воздушными. И он, и она, словно два призрака, стояли совсем близко друг от друга. Повинуясь непонятному, но непреодолимому порыву, Эдвард прошептал ее имя и нежно приник к губам Элизы.
Дрожь пробежала по ее телу. Не отдавая отчета в том, что делает, она вдруг ласково обвила руками его шею и страстно ответила на поцелуй. Точно так же они целовались напротив спальни леди Хартвуд, но тогда она думала, что он не столько целуется, сколько играет, как бы наглядно показывая, каким должен быть настоящий поцелуй. Но теперь все происходило иначе, настолько искренне и реально, что ни о какой игре не могло быть и речи. Элиза, вопреки всем предостережениям тетушки, откликнулась на любовный призыв. Осторожность, благоразумие, сдержанность — все было отброшено в сторону и забыто. После его исповеди все оставшиеся преграды между ними рухнули. Теперь их разделяло одно лишь дыхание. Эдвард дышал так взволнованно и прерывисто, что стало ясно: не одну только Элизу охватил вспыхнувший всепоглощающий огонь любви.
Но осознание глубины и непритворности их обоюдных чувств пробудило у Элизы ужас. Ничто не разделяло их больше. Покаяние очистило его душу. Эдвард начал выздоравливать. Теперь Элиза была готова на все. Если она ему понадобится, то не будет сопротивляться, она покорится ему точно так же, как ее бедная, слепо любившая мать некогда покорилась ее отцу.
Эдвард первым пришел в себя. Он отстранился от нее и отошел на шаг.
— Мне не следовало этого делать, нo я не смог удержаться.