– Мы с ребятами хотим на перрон выйти, стоянка больше сорока минут. Можно?
Я только вздохнул. Запрещать, конечно, смысла не было, но поостеречься надо, и скорее не столько неведомых недоброжелателей, как самих детей. Еще мне не хватало, чтобы кто-нибудь от поезда отстал или еще чего похуже. А похуже может быть только одно – это когда мои детишки начинают колдовать со скуки, а если их не выпускать, то именно это может и случиться, так что пусть лучше проветрятся, да и я заодно. Я покосился на Батона, который все еще стоял в позе стойкого оловянного солдатика, преданно пожирая меня глазами, и кивнул:
– Хорошо, только от поезда далеко не отходите, да и я сам сейчас выйду.
– Угу, – кивнула девочка и закрыла дверь.
Я сунул ноги в шлепанцы и, скомандовав коту «вольно», отправился к выходу из вагона, тем более что поезд уже замер у широкой платформы перед небольшим обшарпанным зданием местного вокзала. Ребята мои уже были там и скучковались у невысокой витой оградки, что шла вдоль всего перрона. Лишь Алана стояла в стороне и что-то разглядывала в простиравшемся за оградой поле, покрытом золотистым ковром созревающей пшеницы.
– Девочка явно не в своей тарелке.
Я обернулся и вопросительно посмотрел на седого проводника, что стоял рядом с нашим вагоном.
– Девочка, говорю, переживает, – повторил тот, поглаживая свои густые длинные буденновские усы.
– Есть немного, – кивнул я. – Дела сердечные.
– Оно и видно, – усмехнулся проводник. – Суккубы всегда очень чувствительны к такому.
– А откуда вы узнали, что она суккуб? – удивился я.
– Молодой человек, – усмехнулся проводник. – Я на этой дороге не первый год работаю и, уж поверьте, научился отличать одних существ от других, несмотря на то, в каком обличье они сейчас находятся.
– Ах да, – я несколько смутился.
Действительно, глупый вопрос. Даже я за неполный год научился эльфа от дриада отличать, а гнома от графта (вторые не настолько упитанны, да и пониже чуток, к тому же не такие жмотистые), а уж тут…
– Да вы не переживайте, молодой человек, на своем опыте знаю: суккубы, они отходчивы, так что погорюет чуток, да и забудет былое.
– Надеюсь.
Я извинился перед разговорившимся стариком и подошел к Алане. Девочка скосила на меня глаза, что-то буркнула себе под носик и отвернулась.
– Обижаешься? – спросил я.
– Нет… нер, – ответила та, упорно отводя взгляд.
– А я вот думаю, что обижаешься, но другого выбора у меня не было.
– Я знаю, – девочка тяжело вздохнула. – Это вы меня извините, просто какая-то обида внутри.
Она прижала кулачки к груди и, бросив взгляд на стоявшего рядом с Эрнестой Гая, быстро отвернулась, однако я успел заметить блестевшие в уголках глаз капельки слез.