— Смотри мне, друг… Только зафальшивишь — ноги начисто оттопчу!
Загоруйко — ростом выше Светличного на целую голову — добродушно улыбался и обещал своему маленькому наставнику честно «тянуть за всеми».
Где-то в темноте уверенно откашливалась пулеметная, заранее набираясь духу. Светличный воспринимал это откашливание, как личный вызов, как лукавую товарищескую угрозу, и ему сейчас особенно хотелось перещеголять, перепеть пулеметную во что бы то ни стало.
Подразделения стояли, выстроившись перед лагерем в линию взводных колонн. Поверка уже закончилась, старшины один за другим бегали с рапортами к дежурным. Было слышно, что и в других полках звучат рапорты, то громкие, четкие — поблизости, то едва слышные — на далеких, крайних флангах..
Перед колоннами тяжело высились темные горы, достигая вершинами звезд. Раскаленные за день скалы еще дышали на бойцов нежным, ласковым теплом, а снизу, от росистых трав, уже струилась терпкая, свежая прохлада.
И вот, наконец, рапорты затихли, подразделения насторожились, как перед взлетом, и оркестр заиграл Государственный гимн. Долина подхватила его сразу тысячами голосов, запела от края до края. Мелодия, быстро разрастаясь и набирая силу, со сказочной стремительностью разворачивалась в могучее гармоничное море.
Некоторое время Светличный еще помнил приказ старшины, еще прислушивался к Загоруйко, еще ревниво сравнивал голоса своих с голосами соседей-пулеметчиков. Но это длилось недолго. Продолжая петь, распаляясь внутренним огнем гимна, он постепенно терял контроль над собой и другими, мелодия все больше втягивала его в себя, и он сам становился как бы ее частицей.
Каждой своей клеточкой чувствовал, как растет, поднимается куда-то, насквозь пронизанный током необычайной энергии, завороженный мощной красотой пения. Казалось, он уже не поет, а песня льется сама, выражая его мысли и чувства о самом себе, о своих близких, о том далеком и самом дорогом в жизни, что зовется Родиной. Песня была способна вместить в себя все. Ритмы могучего похода, суровое величие борьбы, счастье победы, властные фанфары солнечного будущего — все зазвучало в ней. Все, чем он жил, проявилось, зазвенело, превратилось в мажорную музыку. Он пел себя, свою молодую жизнь, расцветшую в окопах и маршах. Ведь это она, его жизнь, уже воплотилась в музыку, приобрела силу песни, превратилась в гимн!..
Он знал, что сейчас, во время поверки, его песня звучит не только здесь, в этом высоком горном лагере. Всюду, везде, где ныне стоят лагерями советские полки, гремят в этот вечерний час величественные хоры победителей. Словно сторожевые посты Отчизны, перекликаются они между собой через горы и через долы, сверяют свои сердца по сигналу гордой музыки, по паролю державной песни. Светличный уже ясно слышал эти далекие братские хоры, гремящие из-за горизонта золотыми громами. Он пел для них и вместе с ними, чувствуя себя запевалой всего мира.