10-я симфония (Гелинек) - страница 126
Даниэль взял подставку, которой играла Софи, при этом их руки мимолетно соприкоснулись. Потом он достал из кармана пиджака фломастер и начал рисовать.
— Бетховен обычно создавал свои музыкальные темы, то есть своих персонажей, на основе небольших мотивов, вот таких небольших коробочек:
— Похоже на кирпичики «лего».
— В каком-то смысле это и есть кирпичики, — согласился Даниэль. — Мотив — это фрагмент мелодии с собственной индивидуальностью, поэтому мотив узнаваем, он может быть выделен из основной конструкции, представляющей собой тему, для того чтобы так или иначе соединиться с другими мотивами.
— Я знаю. В музыке это называется развитием темы. Но я все еще не вижу, куда это нас приведет.
— Внутри произведения все эти кирпичики могут сочетаться в различных, я бы сказал, бесконечных вариантах. Если такая вот «конструкция лего» распадется, говорят о фрагментах, если слегка изменится — о вариациях, а если будет сведена к своему минимальному выражению, получится сгущение. Безусловно, существует еще множество техник, но эти три наиболее характерны для Бетховена. Это один из факторов, благодаря которым я с каждым разом все больше убеждаюсь в том, что аллегро Десятой симфонии целиком принадлежит Бетховену. Я не хочу оскорбить память твоего отца, но мне кажется, что развитие тем было столь изобретательно…
— Разве мой отец не мог этого придумать? Я не согласна. Отец был куда более серьезным музыкантом, чем принято думать.
— Вряд ли я чем-то обидел Рональда Томаса, сказав, что в творчестве он не равен Бетховену. Никто не достиг высоты его гения и, скорее всего, никогда не достигнет.
Софи Лучано, казалось, надоело играть с подставкой для бокала, и она принялась медленно вертеть один из своих янтарных браслетов.
— Раз ты пришел к подобным выводам после одного прослушивания, зачем тебе понадобилась я? Зачем тебе запись концерта?
— Хороший вопрос. Попробую объяснить тебе на примере. Если сейчас я попрошу тебя закрыть глаза и представить чье-то лицо — скажем, актера Эда Харриса…
— Эда Харриса? Почему именно его?
— Потому что в одном фильме он играл Бетховена. Впрочем, если ты предпочитаешь Гари Олдмана…
— Эд Харрис подойдет. Да, легко могу представить себе его лицо. И что дальше?
— Не задумываясь, правда?
— Его лицо ни с чьим другим не перепутаешь.
— И ты совершенно уверена, что узнаешь его из миллиона.
— Ну да.
— Тогда представь себе, что я даю тебе ручку и бумагу и прошу описать лицо Эда Харриса словами. Разве тебе не покажется, что это куда труднее?
— Не знаю.
— Зато я знаю точно. Как ты думаешь, сумел бы я понять, кого ты имела в виду, только по твоему описанию?