— Чепуха! Я знаю выход! — вдруг ясным, отчетливым голосом произнес капитан.
Никто из командиров не обратил на него внимания. А Гайдар подошел и присел возле раненого.
— Вы знаете выход из этого леса? — спросил Аркадий Петрович.
— А вы, товарищ писатель, меня не узнаете? Я капитан Рябоконь из понтонного батальона. Вы еще беседу у нас проводили.
Гайдар позвал Орлова.
— Капитан, откуда вам известны эти места? — спросил Орлов.
— Товарищ полковник, я охотник. И потом, я тут неподалеку работал.
Рябоконь продиктовал маршрут.
Для проверки сведений, сообщенных капитаном, была собрана разведгруппа, которую возглавил Гайдар. Вернулась она с «языком» — немецким шофером.
— Мы прошли часть пути по этому плану, — докладывал Аркадий Петрович полковнику. — Опрашивали жителей. Все совпадает.
Пленный тоже оказался находкой. Он знал, в каких деревнях стоят немецкие гарнизоны. Рябоконю пришлось изменить часть маршрута.
В лесу оповестили:
— Готовится прорыв. Все владеющие оружием могут принять в нем участие.
День, час, направление прорыва держались в тайне.
Чтобы в темноте не возникло неразберихи, чтобы люди не постреляли друг друга, было приказано объединиться в группы по 40–50 человек. Каждая имела номер и своего командира. Из групп сформировали три колонны.
Люди охотно подчинялись распоряжениям. Все устали от безначалия. При подготовке к прорыву удалось подсчитать примерное количество людей, готовых идти напролом, — их оказалось около 3000 человек. Остальные либо не могли двигаться по физическому состоянию, либо предпочли выждать, чтобы уйти из леса в одиночку.
Объединению, которое возникло в лесу, тут же придумали название: «группа полковника Орлова». Название позднее вошло во многие документы.
Но полковник был летчиком, начальником штаба авиационной дивизии. Всю конкретную оргработу взял на себя Гайдар. Ему пригодился опыт командира больших сухопутных частей. Это он, в частности, предложил объединить малые отряды в три колонны. Каждая после выхода из леса должна была двигаться в своем направлении, чтобы не стать на рассвете мишенью для самолетов.
Из рассказа Якова Константиновича Рябоконя, записанного мной на пленку:
«Боль в руке была такой, что я искусал все губы. Время от времени я проверял, на месте ли пистолет со взведенным затвором. И волновало меня только одно: когда все уйдут, я могу потерять сознание и не успею воспользоваться браунингом. И попаду в плен.
Тут положение серьезное, думал я, такого раненого, как я, они, конечно, взять не смогут. Дай бог, если фронт перейдет хотя бы половина. Может, кто меня потом и вспомнит»