После кладбища я отправилась в кафе, где заказала стаканчик вина и хлеб с оливками. В кафе было много женщин. Нарядные и накрашенные, в изящных туфлях на высоких каблуках, с тщательно уложенными с гелем волосами, они громко болтали и смеялись в предвкушении веселого вечера. Улыбающийся хозяин кафе принес мой заказ.
Иногда, по вечерам, я ездила в Портистон и бродила вдоль берега, наблюдая за тем, как солнце садится в море. Я вспоминала, как смотрела на закат в детстве. Тогда кто-то — кажется, это был Маурицио — обнял меня за плечи и сказал, что если я прислушаюсь, то обязательно услышу тихое шипение, когда раскаленное солнце коснется холодной воды. Солнце садилось в тучу за островом Сил, и эта туча казалась мне облаком пара, поднимающимся над вскипающей от соприкосновения с солнцем водой. Я садилась на гальку и бросала камешки в темнеющую на глазах воду. Каждый раз, приезжая в Портистон, я собиралась зайти в «Маринеллу» и каждый раз передумывала. Мне не хотелось видеть Натали, не хотелось испытывать на себе ее подозрительный взгляд. В Портистоне я чувствовала себя более одинокой, чем где бы то ни было, но не приезжать сюда я не могла.
Окончив университет, Линетт устроилась на работу в лондонскую компанию звукозаписи. Теперь она наведывалась в Портистон лишь изредка, и я видела, что она изменилась, очень сильно изменилась.
Ее долгожданные визиты становились все короче, и когда она уезжала, наш большой гулкий дом казался совсем пустым, заброшенным и печальным. Линетт постоянно упоминала в разговорах какого-то Шона, и мы с матерью понимали, что очень скоро она окончательно осядет в Лондоне и мы потеряем ее.
Когда Линетт была с нами, дом оживал и наполнялся цветом. Мне было с кем поговорить, и я не сбегала из дома при каждом удобном случае. Хотя когда в университете наступили каникулы и в Портистон приехал Джорджи, я почти все время проводила с ним.
В тот год мне исполнилось семнадцать, и мы были практически неразлучны. Когда паром приближался к берегу, Джорджи давал гудок, и я под каким-либо предлогом удирала из дома и бежала на пристань. К тому моменту прибывшие машины уже начинали съезжать на берег, а отбывающие выстраивались в очередь, ожидая погрузки. Мы знали, что в нашем распоряжении почти час, прежде чем паром отправится в обратный путь. Разгоряченные и возбужденные, мы занимались сексом, спрятавшись под пандусом. Галька здесь была усеяна нашими презервативами, напоминающими каких-то причудливых морских обитателей. Господи, мне действительно казалось, что я люблю Джорджи. Мне нравился исходивший от него запах машинного масла, нравилась щербинка между передними зубами, нравилось его худое жилистое тело и узкое лицо. По вечерам нам хотелось пойти в паб, но ни в одном из пабов Портистона мне бы никогда не налили спиртного, потому что их владельцы знали меня с детства и, будучи добрыми христианами, уважали взгляды моей матери на алкоголь. Поэтому Джорджи седлал свою «Ямаху» и мы ехали за город, чтобы выпить сидра в захудалом садике одного из сельских пабов. Меня все время тянуло к Джорджи, и я впервые узнала, что такое страстное влечение.