После отъезда Линетт привычный уклад нашей жизни был нарушен. К моей превеликой радости, мать перестала готовить. Теперь я могла сама делать себе бутерброды, натирать сыр и разогревать банки с томатным супом. Прежде чем сесть за стол, я тщательно перемывала все приборы, чтобы уничтожить любые следы, которые мог оставить на них мистер Хэнсли.
Мать жила своей жизнью, я — своей.
Если не считать дней заседания церковного комитета, в нашем большом доме всегда было очень тихо. Правда, мать иногда слушала «Радио-2» (ей нравились передачи Терри Вогана), но она испытывала одинаковое отвращение и к подросткам, и к «современной» музыке. Поэтому я никогда не приглашала к себе друзей и старалась ходить на цыпочках, когда мать была дома.
Другое дело, когда она куда-нибудь уходила. Тогда я включала радио на полную мощность и пускалась в пляс в гостиной. Я придумывала собственные танцевальные па, кружась и подпрыгивая на свободном от мебели пятачке.
Потом я взбегала по лестнице наверх и начинала примерять все вещи, находящиеся в гардеробе. Я экспериментировала с прическами — зачесывала волосы наверх, закалывала сзади, заплетала в косички, выпрямляла, завивала и завязывала узлом на затылке. Потом я делала макияж и начинала гримасничать, наблюдая в зеркале за сменой выражений своего лица. Сексапильное выражение лица, надутое выражение лица, сердитое, скучающее, трагическое, безумное, выражение «иди сюда» и выражение «пошел вон». Наконец, одевшись рок-звездой, я снова сбегала вниз, настраивала радио на волну ретро-панка и начинала готовить себе что-нибудь вкусненькое. Когда матери и мистера Хэнсли не было дома, у меня всегда просыпался зверский аппетит, а при них мне кусок в горло не лез.
Иногда я валялась на ковре в гостиной, болтала ногами и часами разговаривала по телефону с Аннели. Я рассказывала ей про все те замечательные вещи, которые мы вытворяли с Джорджи, и она слушала меня затаив дыхание, шокированная и заинтригованная одновременно. К тому времени ее отношения с Марком, по взаимному согласию, переросли в крепкую дружбу. Но она по-прежнему часто бывала в «Маринелле» почти что на правах члена семьи и сообщала мне обо всем, что происходит у Феликоне: о том, как продвигается подготовка к свадьбе Карло и Шейлы, как Натали и Анжела постоянно шепчутся по углам, словно две заговорщицы, строят козни и плетут интриги. Я обожала эти телефонные разговоры.
У меня появилось новое увлечение. Я завела дневник. Это был даже не дневник, а простая синяя тетрадь в линейку. Я скрупулезно заносила туда все свои впечатления. Иногда запись состояла всего из нескольких слов. Но бывали дни, когда у меня уходило несколько часов на то, чтобы составить иллюстрированный отчет обо всех событиях, мыслях, чувствах и впечатлениях. Я даже цитировала песни и стихи. Если бы я имела хоть малейшее представление о том, к каким неприятностям это приведет, я бы не стала так стараться.