— О Господи, — расстроилась я.
— Ничего страшного, — сказал профессор. — Случаются вещи и похуже.
Я наклонилась и начала собирать разлетевшиеся странички. Мне было настолько неудобно перед профессором, что я даже покраснела.
— Не понимаю, как такое могло случиться, — бормотала я.
— Не переживайте, — успокоил меня профессор. — Это всего лишь бумага.
— Но теперь тут все перепуталось.
— Ну и что? — спокойно сказал профессор, выходя из-за стола, чтобы мне помочь. — Записи в этих папках никогда не лежали в каком-то определенном порядке. Поэтому не имеет никакого значения, как мы их сейчас сложим.
— Только не подумайте, что я всегда такая неуклюжая. Просто я нервничаю сильнее, чем предполагала.
— Такое обычно происходит в случае, когда человек собирается сделать что-то, в чем он не уверен.
Я посмотрела на профессора. Он сосредоточенно собирал бумаги, не глядя на меня.
— После того как Элейн, моя жена, ушла от меня, я стал задумываться над вещами, о которых раньше и не помышлял, — сказал он.
Я очень надеялась, что обойдется без исповеди. Конечно, мне было интересно узнать побольше о личной жизни профессора и его бывшей жене, но каким-то окольным путем. Мне не хотелось становиться чьей-либо наперсницей. Тем временем профессор продолжал:
— Ее уход стал для меня совершеннейшей неожиданностью. Она никогда не давала понять, что несчастна со мной. Я не знал, куда она ушла. Некоторое время я даже не знал, жива ли она.
— Какой кошмар.
— Я был в растерянности. Мне хотелось забиться куда-нибудь и спрятаться ото всех. Но это было бы неправильно. Человек должен находиться среди людей. Особенно когда ему плохо.
Я кивнула.
— Если вам захочется с кем-то поговорить… — начал профессор.
— Спасибо, но у меня действительно все в порядке, — перебила я его.
Профессор поправил очки, и в кабинете повисло неловкое молчание.
Потом он откашлялся и протянул мне несколько листков. Наши руки соприкоснулись, и я непроизвольно вздрогнула. Необходимо было как-то выйти из этого нелепого положения. Я решила сделать вид, что ничего не произошло, и, отвернувшись, начала собирать оставшиеся бумаги.
Профессор сунул руки в карманы и некоторое время стоял, позвякивая мелочью. Потом он вздохнул и сказал:
— Пойду попрошу Дженни поставить чайник.
Господи, подумала я, как же это невыносимо.
Но все обошлось. Профессор больше не заговаривал со мной на щекотливые темы и ни о чем не расспрашивал. К тому времени как он вернулся с чашкой теплого и абсолютно безвкусного чая, который невозможно было пить, мне почти удалось сосредоточиться на жизни Мариан Рутерфорд, тем более что на одной странице она была молодой женщиной, недавно приехавшей в Портистон и только начинающей знакомиться с этим приморским городком и его «потрясающе» дружелюбными обитателями, а на следующей — пожилой известной писательницей, работающей над своей последней книгой.