Мысли всплывали в нем лениво и легко, как летние облачка, и так же легко рассеивались. Он ждал. Не гнал от себя мысли, но и думать не старался. Если должно прийти — придет само. Силы прибывали быстро. Уже через день он почти свободно передвигался по двору, и на следующее утро за завтраком Мария попросила его сходить в храм — поблагодарить Матерь Божью за чудесное спасение, и поставить свечку. Он кивнул; в самом деле — отчего бы ни сходить?
День был славный: солнце припекало даже сквозь ватник, склон был чист и нежно зеленел первой травкой. Природа, гениальный художник, так провела линию холма, что с первого же взгляда было видно: он — не случайный, он — вершина внутренней горы, выпученная наружу; материализованная энергия этой долины, сфокусированная в холме, как в спящей почке. Эта почка готова, она созрела, она только ждет последней капли, чтобы лопнуть от избытка — и разродиться живой ветвью.
Н поднимался по склону легко. Удивительно: в икрах не накапливалась обычная в таких случаях тяжесть. Его несло, как подгоняемый ветерком, едва касающийся земли воздушный шарик. Он не глядел под ноги. Храм поднимался навстречу ему — массивный, основательный. Необычайно естественный на вершине: усилие земли сперва выдавило из равнины этот холм, и уж затем, как плод, ради которого были все усилия — материализовалось в храме.
Надо честно сказать: ни о чем таком Н сейчас не думал. Разве что о мастере, который когда-то выстроил этот храм. Какое величие души! И какая щедрость: здесь ведь не Рим и не Москва, здешние пейзане вряд ли понимали, насколько этот мастер своим творением приблизил их к Богу.
Но его собственной памяти храм не разбудил. И побитая временем кладка массивных стен, и богатые ворота с резьбой и следами инкрустации, и калитка в них, сколоченная из неструганых, пепельных от солнца досок, — все было не узнаваемо, а привычно. Словно он знал это всегда. Он вошел в храм, как в собственную квартиру — просто вошел и все. Без каких-либо мыслей и чувств. Солнце било через проломы кровли, через обнаженный каркас куполов и стрельчатые окна. Несколько ворон сидели на гнутых прутьях главного купола и лениво обсуждали работу своего приятеля, который строил гнездо на уступе капители; на Н они не обратили внимания. В углах, куда не доставало солнце, еще сохранился лед, а на кусте ивы, прижившемся на груде щебня, желтели пуховые клубочки. Скоро пасха.
Пройдя в центральный неф, Н осмотрелся. Штукатурка стен и колонн уцелела только фрагментами; на ней едва угадывались следы масляной росписи. Но большая фреска напротив амвона сохранилась неплохо. Всего две фигуры: черный ангел и старец, принимающий от него чашу. А где же икона Богоматери, которую он запомнил с прошлого раза? Храм был разорен очень давно. Как полагал Н, не в гражданскую войну — тогда храмов никто не рушил, — а лет на десять позже. И вряд ли хоть одна роспись за это время могла уцелеть…