Судьба Юшковой тоже решалась. Императрице она верила неукоснительно, но страх, внушаемый герцогом, был так велик, что даже слово, лично данное Анной Иоанновной, не гарантировало вполне от возможности пострадать, впав в немилость у герцога.
Маленькие стенные часы с кукушкой уже пробили семь, когда в приотворенную дверь императрицыной комнаты осторожно заглянул шут Голицын.
— Анна Ивановна, а, Анна Ивановна! — окликнул он государыню.
— Чего тебе, дурак? — спросила она.
— Нельзя ли у тебя в покоях погреться? Смерть я прозяб… Шлялся, шлялся, ажио все ноги оттрепал!.. Смерть хочется отдохнуть да погреться!
— Греться-то с чего же? Ведь на дворе, кажись, тепло? — вмешалась в разговор Юшкова.
— Кому как, Аграфенушка! Тебе, сердечной, с одного вранья согреться можно… Кабы я в тебя был, так я зимой шубы не носил бы, а все язык чесал бы. Ведь тебя слушая, в жар человека бросает, а не то что болтать с тобой заодно!
— Пошло, поехало! — с комической покорностью махнула рукой камеристка.
— А откуда ты пришел? — обратилась к Голицыну императрица, почти довольная его приходом, как нежданному вмешательству окружавшей ее скуке.
— Я-то откуда? Издалека, матушка Анна Ивановна, отсюда не видать, хошь в бироновы очки гляди или в трубу его подозрительную!..
— В подзорную, а не подозрительную, — поправила императрица.
— Может, она у других и подзорная, а как глянет в нее его светлость, так она сразу подозрительной становится! И на что тебе, Ивановна, знать, где меня черти носили? Нешто я за путным делом пойду? Уж коли понесло меня, дурака, так, значит, за дурацким делом!
— Ну, и что ж, твое дурацкое дело удалось тебе?
— Глупости спокон века всем удаются, Ивановна; это малый ребенок знает!.. Вот коли ты дельное да честное что задумаешь — не прогневайся, а на глупости всем удача! Казну ли обокрасть, как твои министры; повесить ли кого, как Курляндский герцог; туману ли на всю Европу напустить, как твой старый Остерман, или сплетку сплести, как Аграфенушка наша, — все это сделайте милость!.. А вот как за настоящее ты дело примешься, так не прогневайся: с этим обождать надо!..
— А ты где доподлинно-то побывал? — настаивала императрица, хорошо понимая, что хитрый шут проведал что-нибудь интересное и без этого самостоятельно, без зова в покои государыни не пришел бы, зная о ее плохом расположении духа.
— Где я не был, спроси ты меня! — притворно вздохнул шут. — Перво-наперво стал я расходы чужие проверять, потом деньги чужие считать стал да ненароком со своими их смешал… Запустив руку в чужой карман, я чужую прислугу сманивать стал; прихвативши ее, я в чужой дом с ней поехал, там ее чужим хлебом-солью угощать стал, на чужую честь покусился, чужую душу честную поразил, за чужое добро свинством отплатил, чужой каверзе помог, чужое злословие оправдал… и в конце концов чужую жизнь на гибель обрек!.. Вот, матушка ты моя, Анна Ивановна, каких я делов наделал! И на все на это мне и дня одного не понадобилось!.. Так мудрено ли, что я устал и к тебе отдохнуть забрел? Отогрей ты меня, горемычного, я твоего добра вовек не забуду; как следует по уставу, злом и свинством тебе за него заплачу!..