Прошла минута какого-то странного молчания. Императрица пристально глядела на обоих своих временных собеседников, и в ее душе, видимо, происходила какая-то борьба. Ей и хотелось узнать досконально, о чем завели речь эти две мелкие, но всезнающие сошки ее придворного штата, и прямо допрашивать ей не хотелось ни того, ни другого. Наконец она как будто решилась на что-то и, пристально взглянув на Голицына, сказала:
— Ступай пока! Мне отдохнуть охота, а ты все тараторишь, помолчать не можешь!
— Ладно, матушка Анна Ивановна! — вставая и собирая свое бесконечное вязанье, заметил шут. — Уйду я. Пущай Аграфенушка одна потарантит, где мне за ней угоняться? — И он направился к двери; но на пороге остановился и своим шутовским, фамильярным тоном крикнул императрице: — Только ты, Анна Ивановна, больно-то ушки на ейные рассказы не развешивай!.. Она ведь — что мелево пустое: ей что ни молоть, все равно… Тебе, не ровен час, от ее россказней дурацких огорчение приключиться может, а ей, сердечной, что? Соврала, да и к стороне, благо со вранья пошлины брать не указано!.. А и напрасно твои министры этого не устроят! — укоризненно покачал головой Голицын. — Все — слышно со всех сторон — доходов мало поступает да в деньгах умаление чувствуется, а они под руками лежат, на полу валяются, деньги-то эти самые!..
— Где же они, по-твоему, валяются? — улыбнулась императрица.
— А везде, матушка Анна Ивановна, как есть везде, куда ни оглянись!
— Укажи! Может, я приму твой совет и укажу своим министрам…
— И прими, сделай милость, прими! — поклонился ей шут.
— Ну, ну… Говори!..
— Да как ты мекаешь, много у тебя при дворе правды говорится?
— Не знаю! Я подсчета правде не веду.
— И хорошо делаешь, Анна Ивановна, ей Богу, хорошо делаешь! Ведь только понапрасну трудиться стала бы. Вот насчет вранья, так уж мое почтение!.. Этого добра — считай не хочу!
— Да ты про доходы начал, а свел на вранье.
— А в нем-то именно и доходы! Неужели ты сама слов моих смекнуть не могла? Ведь ежели, к примеру, с каждого сказанного вранья ты пошлину хоть самую маленькую положишь, так казна станет такие деньги огребать, что деваться с ними некуда будет!
— И ты данником будешь? — рассмеялась императрица.
— Известно — буду!.. Что я за обсевок в поле? С чего мне одному не врать, коли все подряд врут? Ну, я пошел! — крикнул он, переступая порог императрицыной комнаты. — Оставайся себе на здоровье, Аграфенушка! Болтай себе все, что на ум взбредет! — насмешливо раскланялся Голицын с камеристкой и, обращаясь к императрице, прибавил: — А ты, матушка Анна Ивановна, слушать-то ее слушай, а верить ей не больно верь!.. Она у нас с дуринкой и невесть чего наскажет!..