Джубал пристально посмотрел на него.
— Сынок, ты что-то задумал?
— Да.
— Хочешь обсудить?
— Да. Ты единственный, кто меня полностью понимает. Кто во все вникает и ничему не удивляется. Джилл… Она тоже во все вникает, но когда мне больно, ей еще больнее. То же самое Дон. Пэтти… она всегда меня утешит, но она принимает мою боль на себя. Я не вправе высказывать им то, что меня мучит: это причиняет им боль. Человеку, тем не менее, нужна исповедь. Католики хорошо это понимали и организовали целую армию сильных мужчин для выслушивания исповедей. Фостериты практиковали групповые исповеди, там чувства смешиваются, растворяются друг в друге и ослабевают. Мне тоже стоит ввести исповедь в нижних кругах. В Гнезде мы все рассказываем друг другу, но нам это не так нужно. Для того, чтобы слушать исповеди, нужны сильные мужчины. Грех — это чаще всего не абсолютное зло; это то, что сам «грешник» ощущает как зло, и когда ты вместе с ним вникаешь в его грех, может стать больно. Я знаю.
Одного добра недостаточно, к нему нужна мудрость. На Марсе добро и мудрость едины. На Земле этого нет. Я не сразу это понял — вот моя первая ошибка. Возьмем Джилл. Когда мы встретились, в ее душе было добро… и беспорядок. Я чуть не погубил ее и не погиб сам: во мне был такой же беспорядок. Потом мы выровнялись, нас спасло ее бесконечное терпение — редкое качество на этой планете.
Но одного добра недостаточно. Чтобы добро творило добро, им должна руководить хладнокровная твердая мудрость. Добро без мудрости всегда творит зло. Поэтому и потому, что я тебя люблю, ты и нужен мне, отец. Мне нужна твоя мудрость и твоя сила. Я хочу тебе исповедаться.
Джубал поморщился.
— Ради Бога, Майк, не устраивай спектакль. Выкладывай, в чем дело. Вместе что-нибудь придумаем.
— Да-да, сейчас, — сказал Майк и надолго замолчал.
Харшоу, не выдержав, спросил:
— Ты расстроен тем, что сожгли Храм? Понимаю. Но вам ничего не стоит отстроиться заново.
— Дело не в этом. Храм был законченным произведением. Нельзя дважды заполнить страницы одного и того же дневника — мы собирались оставить этот храм и построить новый. Огонь уничтожил стены, но он не в силах уничтожить жизнь, которая проходила в этих стенах. Кроме того, преследования и мученичество на руку любой церкви: это лучшая реклама. И, честно признаться, мы устали от служб и проповедей, а последние события внесли в жизнь разнообразие. Дело в другом, — выражение его лица переменилось. — Я шпион.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Старшие Братья послали меня лазутчиком к моему народу.
Джубал задумался.