Бессловесная жена его светила лучиной то с одного боку, то с другого, молчала и, может быть, думала: «А у нас и снегу прошлогоднего не выпросишь!»
А ночами, забравшись на печь, Андриан смело открывался самому себе: «Не может того быть, чтобы закрыли ход хозяевам навсегда — на Матюхах-голодранцах далеко не уедут. Вот придет времечко…» И Кокорин погружался в мечты, преследовавшие его с давних пор: в юности служил он в работниках у сумского богача-судовладельца и навек запомнил все, что окружало и самого хозяина, и дом его, и семью. Немыслимыми усилиями, по крохам, загоняя себя, жену и детей, собирал Андриан богатство и добился кое-чего: уже перед революцией и приторговывать начал по малости, да все рухнуло. Немало лежало у него в амбаре добра, да куда с ним нынче сунешься? Кокорин даже своим дремучим умом начинал понимать бессмысленность глупых надежд. И все-таки ждал и ждал чего-то, каких-то поворотов к старому, а в ожидании их надрывался в работе, тайно давал деньги в рост, не брезговал стащить что плохо лежит, иной раз сущую бессмыслицу: кусок гнилой веревки, старую супонь, ржавый гвоздь.
Матвеевы разговоры о коммуне не очень испугали Кокорина, тут он оказался умнее, понял, что лесовики, приученные биться в одиночку и решать только за себя, никогда не примут уравниловки. Зато в колхоз напросился сам, обмирая при мысли, что если вздумают его раскулачить — выгребут из амбара все подчистую. Спасибо Матвею — отвел беду.
Был у Кокорина и еще один повод для тайных радостей. Землю объединили, сохи, плуги, бороны, телеги, дровни собрали в один амбар — невелика была деревушка. А вот для лошадей и коров места не нашлось — решили пока держать их по хозяйским дворам, а коров и вообще временно не обобществлять. Узнав об этом, Андриан воспрянул духом. «Улита едет, когда-то будет! До той поры мало ли чего может случиться?» — ликовал он втайне. Что такое может случиться, Кокорин и сам ясно не представлял, но попервости крепко надеялся на какие-то изменения. По вечерам, возвратившись с поля, Андриан торжественно вел по деревне от колхозного амбара свою Ольшу, вокруг которой резво кружился Обух, а заперев лошадей во дворе под крепкий засов, долго еще бродил по сараю, прислушиваясь к шумному дыханию кобылы и веселому перестуку копыт жеребенка, вздыхая, покрякивал, подсыпал сена в дыру, прорубленную в настиле сарая над яслями конюшни.
Но к осени Кокорин заскорбил; что-то поутихли споры мужиков, за одно лето они привыкли к общей работе, втянулись, и по утрам на разнарядку уже никто не опаздывал. Больше всех раздражал Андриана опять же непонятный, несносный сосед Матвей. Словно дьявол подменил мужика: забросил свою пищаль, отступился от смолокурного промысла — первым с женой спозаранку являлся на развод. Правда, Матвей не пахал, не сеял, сена не косил — этим занималась его Маришка. А сам Бередышин сколотил бригаду из молодых парней и неделями пропадал в лесу — заготовлял бревна на конюшню и коровник. И к осени у выбранного в заполье места уже лежали груды окоренных бревен.