Прошло несколько часов, прежде чем на заре ясного, жаркого летнего дня вместе с мучительным криком агонии больной раздался первый слабый крик родившегося ребенка.
Старушка Асенкова не отходившая от постели дочери, набожно перекрестилась и потянулась к больной. Акушер, весь бледный от волнения, пережитого им во время трудной и серьезной операции, которой избегнуть не удалось, схватил ее за руку и остановил:
— Не подходите! Не мешайте! — тихо сказал он, но не договорил, чему не следовало мешать, не сказал несчастной матери, что одновременно с новой народившейся жизнью другая жизнь уходила, не решился сказать, что в самый момент появления на свет нового сиротливого гражданина мира наступила агония его несчастной молодой матери.
Старушка не поняла молчания доктора. Она, к своему счастью, не могла понять весь ужас этого трусливого, но великодушного молчания. Она лихорадочным жестом схватила доктора за руку и подняла на него пристальный взгляд своих измученных глаз.
— Мальчик, — мог он только ответить. — Мальчик, внук, — попробовал он улыбнуться, как бы желая этим коротким сообщением утишить горе матери.
Старушка еще раз перекрестилась и снова двинулась к постели дочери.
Однако опять ее остановило то же странное, непонятное ей восклицание:
— Не мешайте!
Больная тем временем лежала тихо и неподвижно. Страдания, очевидно, прекратились, Варенька как будто отдыхала от них.
Доктор, нагнувшись над нею, поднес ей к лицу флакон. Она тихо пошевелилась, открыла глаза и тихо произнесла:
— Мама!
Мать рванулась к ней и насторожилась с таким выражением на испуганно напряженном лице, от которого страшно становилось. Она нагнулась над умирающей и ловила ее последний вздох, ее последний взгляд.
— Мама! — тихо, как замирающее дыхание, повторился звук замирающего голоса. — Скажите государю, что я до последней минуты, до последнего дыхания была вся предана ему. Я там буду молиться за вас всех, а вы здесь меня не забывайте и в память обо мне… пожалейте мое дитя! Прощайте! Все прощайте… мои милые, дорогие, любимые! Спасибо всем за прошлую любовь за прошлое счастье! Господи, Боже Всемилостивый, прости мне…
Варенька не договорила. Предсмертным усилием поднятая рука безжизненно упала. Умирающая вся как будто вытянулась, подалась вперед, словно шла навстречу чему-то, ей одной видимому и понятному, и без жизни, без движения упала на подушки. Глаза Вареньки испуганно, удивленно остановились, грудь перестала подниматься, дыхания уже не было слышно, молодая жизнь отошла.
Одной юной, светлой жизнью стало меньше на земле, одним ангелом больше на небе.