Бух! — стукнуло сердце так близко к подбородку, что у Агген даже лязгнули зубы.
Она отложила книгу, встала.
— Мама, я зайду ненадолго к Кахеран, — сказала она очень спокойным, естественным тоном.
Агген обычно не лгала матери — просто не возникало надобности; но когда такая надобность возникла — солгала на удивление легко, а это свидетельство полной душевной гармонии.
Она выбралась из дома и зашагала по дороге, торопясь спуститься на виток вниз и очутиться в парке.
Час пришел не вечерний, но сумеречный; это было то самое время суток, когда начинают движение два не смешивающихся людских потока на спиральных дорогах Альциаты: достопочтенные граждане возвращаются домой, в то время как подозрительные личности, напротив, выбираются из своих нор. На нижних ярусах горы хватает и тех, и других. Днем ни один оборванец не рискнет показаться на чисто выметенных дорожках парка; ночью туда стараются не заглядывать приличные люди. Но едва лишь серая дымка начнет окутывать Альциату, все они встречаются на спиральной дороге. Люди текут вверх и вниз двумя потоками, не задевая и как бы не замечая друг друга. Короткие минуты — нет, не перемирия, но взаимного равнодушия; фигуры заново расставляются на доске, и незримые игроки, уже отложившие тетрадь с белыми правилами, еще не взяли с полки тетрадь с правилами черными.
Вот в такой час бежала Агген по дороге вниз, пробираясь против течения: ей надлежало бы возвращаться домой с дневным людом, а она уходила из дома вместе с людом ночным.
Серость торопливо делалась фиолетовой; фасады домов проваливались в темноту; пятнами лихорадки, как в болезни, заляпывались стены — красными, желтыми, зеленоватыми, — в зависимости от цвета занавесок.
Агген вошла в парк. Здесь стало холодно и сыро. Дневные цветы закрылись. Пахло падалью, как на задах мясной лавки.
Агген пробежала по дорожке и вдруг остановилась: с дерева свисала на тонкой шее чья-то белая голова, искаженная мерзкой гримасой. Девочке потребовалось несколько секунд, чтобы понять: распустился с наступлением тьмы цветок на лиане. От него и разило тухлятиной. Мясистые белые лепестки были неряшливо осыпаны пыльцой, точно прыщами.
«Хорошо, что я быстро найду мой оторванный рукав и смогу поскорее убраться отсюда», — подумала Агген.
Однако ей пришлось изрядно побегать по дорожкам, прежде чем она увидела наконец лоскут, болтавшийся на ветке.
Девочка поднялась на цыпочки и приблизилась к кусту. Она прислушалась, но теперь, когда кругом пыхтела и вздыхала ночь, не смогла различить дыхания незнакомца. Поэтому она села прямо на сырую траву, вытянула шею, заглядывая под ветки, и позвала: