Могло ведь на другую планету забросить, думал Вадим. Где все не просто нерусские, а еще и зеленые. С хвостами. Или тремя глазами. А что? Судя по литературе, такое бывает.
Флор привстал, вытянул шею — прислушался.
— Ты что? — спросил Вершков.
— Идет кто-то, — спокойно сказал Флор.
«Кто-то» брел, напевая и натыкаясь на кусты, — не то находился в счастливом подпитии, не то просто пребывал в расслабленном состоянии и наслаждался чистой совестью.
Выбравшись на поляну, где отдыхали друзья, незнакомец остановился, поморгал, осознавая увиденное, а затем расплылся в широчайшей улыбке.
— Ой, а вы тоже… Ну и ну! Ну, надо же! — бессвязно, радостно воскликнул он и, совершив грандиозный по своей нелепости прыжок, очутился возле друзей.
— Садись, — приветствовал его Флор. — Правда, закусить у нас нечем — торопились в Новгород, думали, сегодня уж дома будем…
— А это ничего, — сказал незнакомец и вдруг заметно опечалился: — Совсем ничего нет? — переспросил он. — А как же вы без еды бродите?
— Да мы не бродим, — снова сказал Флор, — мы сегодня к ночи дома будем.
— А, — сказал незнакомец. — А меня Трифон зовут.
Флор с Вадимом назвались тоже. Помолчали, послушали, как шумные дневные птицы постепенно замолкают, оживают вечерние голоса, более потаенные, вкрадчивые.
Трифон развалился в траве, подложил руки под голову, сунул в рот травинку.
— Дивно устроен Божий мир! — вздохнул он.
— Ты тоже ко святыням направляешься? — спросил Вадим.
Трифон приподнялся на локте, глянул на Вадима с некоторым изумлением.
— Я? — И тут же погрузился в глубокое раздумье. — Не знаю, — сказал он наконец. — Ежели Господь сподобит… Да я так, от дома к дому. Странствую. Мой-то дом сгорел, а брат и говорит: «Ты, Трифон, все равно без толку небо коптишь. Вот и дом от тебя сгорел, так что ступай ты, Трифон, с глаз долой…»
— У тебя дом сгорел? — переспросил Вадим. — А что же другие тебе не помогли?
— В чем? — не понял Трифон.
— Ну, я читал, что добросердечные русские крестьяне погорельцам в таких случаях помогали, — начал Вершков.
— Помогали? — еще больше изумился Трифон.
— Дом отстроить, с бедой совладать, — продолжал Вадим, чувствуя, что постепенно запутывается.
— А, — с облегчением рассмеялся Трифон. — Ну, кто обычный погорелец, тому помогают, это конечно. А у меня как? У меня брат был старший. Он человек суровый, двух жен пережил, детей — куча. И я у него бобылем жил. Ну, при нем — если говорить честно.
— Ты ведь бездельник, а? — вставил словцо Флор.
Трифон не смутился и отпираться не стал.
— В самую точку! — воскликнул он. — Я в братнином доме жил. Ну, и спалил его. Случайно. Брату-то всем миром новую хоромину поставили, а меня… — Он вздохнул, легко, беззлобно. — И ведь самое плохое, телушку я погубил. Спалил телушку. И иконы святые в пожаре погибли.