Неутомимые страннички ушли в свой бесконечный путь, и долго вилась их песня:
Зародилось горе от сырой земли,
Из-под камешка из-под серого,
Из-под кустышка из-под ракитова.
Во лаптишечки горе пообулося,
Во рогожечку горе пооделося,
Тонкой лычинкой подпоясалось.
Приставало горе ко добру молодцу.
Видит молодец, от горя деться некуда,
Молодец бежит от горя в чисто поле,
В чисто поле серым заюшком.
А за ним горе вслед идет,
Вслед идет, тенета несет,
Тенета несет все шелковые.
Молодец бежит во быстру реку,
Во быстру реку рыбой-щукою.
А за ним горе вслед идет,
Вслед идет, невода несет,
Невода несет все шелковые.
Молодец от горя слег в постелюшку,
Во постелюшку, в огневу болезнь.
А за ним горе вслед идет,
Вслед идет, во ногах сидит,
Во ногах сидит, ухмыляется:
— Уж ты стой, не ушел, добрый молодец!
Только добрый молодец и жив бывал,
Загребло горе во могилушку,
Во могилушку, во матушку сыру землю!
Слова, простые и горькие, так и застревали в памяти, и незатейливая монотонная мелодия продолжала звучать в ушах, хотя давно уже ушли прочь, удаляясь к заветным Соловецким островам, страннички-богомольцы.
Друзья сидели у свежей могилы, под крестом, от их рук пахло разрытой землей.
— Выпить бы сейчас, — сказал Вадим. — Вечная память.
Ему было и грустно, и как-то интересно. Смерть всегда представлялась Вадиму невероятным приключением. Особенно — чужая. Своя пугала, что естественно. Но что там, за гранью? Он стеснялся этого любопытства, скрывал его, как умел, однако подавить не мог.
Флор молчал.
Потом вдруг поднял голову, и в тот же миг первый солнечный луч озарил землю. Встретившись взглядом с солнцем, Флор произнес:
— Я найду того, кто это сделал. Кто убил беззащитного старика, не дав ему даже времени на покаяние.
Он поднялся и направился к своему коню. Вадим последовал за ним. На том месте, где сидели страннички, остался ровный черный круг кострища — и больше ничего. Даже очисток от чеснока не было. Странно иной раз проходит по жизни человек, подумал Вадим. Как будто не по земле идет, а над землей, к какой-то своей цели, другим людям невидимой и неведомой. Минуя человеков — прямо к Богу. Даже завидно иной раз делается.
— Возвращаемся покамест в Новгород, — распорядился Флор, тяжело опускаясь в седло.
— Разве не лучше по свежим следам?.. — начал Вадим и осекся. Флор тяжелым взглядом остановил его. Потом — видимо, смягчившись при виде искреннего огорчения, которое появилось на лице товарища, — новгородец объяснил:
— Не хочу их спугнуть. Незачем убийцам знать, что у старого скомороха были друзья. И как выглядят эти друзья.