— Да ладно тебе, — сказал Животко. — Обычная воинская хитрость с переодеванием. Положим, охотник волчью шкуру надевает, чтобы подобраться к койотам…
— К кому? — не понял Севастьян.
— Ну, к койотам. Собаки дикие, очень зловредные… Мне это Харузин рассказывал, — добавил Иона неуверенно. — В общем, личину зверя надевает, но зверем-то не становится. Тебя, явись ты сюда парнем, сразу кто-нибудь бы узнал.
Севастьян свесил лохматую голову.
— Что-нибудь узнал о матушке?
— Погибла матушка твоя, — шепотом сказал Иона и заплакал, обнимая крестного своего отца. — Вместе с отцом. У него на глазах забили кнутом, люди сказывают, я уже спрашивал.
— А сестрица? — еле слышно спросил Севастьян.
Иона приободрился.
— Настасью увезли на Москву в монастырь.
Севастьян перекрестился, потом сказал:
— Давай молиться.
И, став рядком, принялись они от полноты сердца бить поклоны — за убиенных родителей Севастьяновых, за здравствующую плененную сестрицу его, за самого Севастьяна — грешника, за Иону — хитроумца, а после и за весь этот дом и его хозяев…
Крохотная иконка Спаса в углу мерцала, внимательно слушая шепот двух подростков, и лицо Спаса делалось все мягче, все светлее.
* * *
— Все-таки странно, что Вихторин не дает о себе знать, — сказал наутро Флор.
— Ты что, всю ночь об этом думал? — удивился Вадим. — Вчера о Вихторине говорили, сегодня опять взялись. Суждения да пересуды… Как там Лавр говорит? Есть ли смысл о человеке сплетничать? Ну, решил он не иметь никаких дел с фальшивомонетчиком. Настасья Глебова все равно теперь для вихторинского сына недоступна. Да и не нужна ему. Приданого больше нет, имя опозорено…
Сидевшая поблизости на лавке девица Гликерия, на которую Вадим то и дело косил глазом, была бледна, сжимала губы в нитку. Что-то беспокоило ее в происходящем. Вадим не мог понять — что.
— Все равно, — вздохнул Флор. — Знаешь что, Вадим, пойдем-ка мы с тобой в город, поспрашиваем там о Вихторине. Может, узнаем что-нибудь интересное.
— Беспокойный ты человек, Флор! — засмеялся Вадим. — Ладно, согласен.
Когда они уже собрались выходить со двора, к ним подбежал Иона.
— Возьмите с собой, — почти моляще сказал он.
— А тебе зачем? — удивился Вадим.
Иона отвел глаза. Явно какое-то плутовство было у него на уме.
— Любопытно, — выговорил он наконец.
Флор махнул рукой.
— Пусть идет, шельмец.
И вышли втроем, а девица Гликерия молча провожала их тяжелым горящим взглядом.
Дом Вихторина стоял на другом конце Новгорода, так что пройти предстояло и церкви богатые, белые, и склады набитые битком, и дома зажиточные и не очень, и улицы мощеные, и улицы немощеные, раскисшие после дождя, и много раз видеть в просвете уличном блестящий Волхов…