— Не пытайся меня разжалобить, — сказал он хрипло и кашлянул, прочищая горло.
— Да подавись ты своей жалостью, — Малфой отступил еще на шаг. Потом повернулся и медленно побрел дальше по дороге. — Хватит на меня бросаться, Поттер, и засунь свою палочку, сам знаешь куда. Я никого не убивал.
Гарри последовал за ним.
С минуту они шли молча. Уже вывернули на площадку перед высокой башней из серого камня с десятком окошек, расположенных в два яруса по окружности, когда Гарри заговорил снова:
— Но ты не станешь отпираться, что ночью заходил в библиотеку?
— Очередная галлюцинация? — буркнул Малфой.
Гарри слишком плохо видел сквозь залитые водой стекла очков, чтобы оценить малфоевскую реакцию.
— Раз пол и книги усыпаны волшебной пылью, значит, в библиотеке хранится нечто ценное, а? Что скажешь?
— Пять баллов Гриффиндору. Сам догадался?
— Луна… — ляпнул Гарри и ощутил сильнейшее желание стукнуть себя по башке, да посильнее.
— Гляди‑ка, дура, а соображает.
— Еще раз назовешь ее дурой… — зарычал Гарри.
— Мерлин ты мой, что за болезненная реакция, Поттер? — Малфой подозрительно сощурился. — Неужто в самом деле втрескался в это лупоглазое чудовище?
К своему ужасу Гарри сообразил, что к лицу прилила горячая кровь, словно в вены впрыснули кипятку. Нет, это же дурь полная. Врезать бы змеенышу, чтобы неповадно было трепать своим поганым языком.
— Поттер, — изумленно протянул Малфой, совсем не по–малфоевски вытаращив глаза. — Ты покраснел?
Схватился за бока, согнулся пополам и разразился таким хохотом, что с ближайшего дерева с испуганным карканьем снялись две вороны.
Желание кого‑нибудь убить вернулось к Гарри, причем многократно приумноженное. Цвет лица уже напоминал вареную свеклу, разум вскипел, а из ушей, казалось, вот–вот повалит пар. «Ложь, клевета, идиотизм!» — хотелось заорать, а Малфой все хохотал, как одержимый, до колик в животе, и заорать не получалось. А хуже всего было то, что даже если он заорет и поведает Малфою все, что думает о его домыслах и о нем самом, этим он только окончательно все испоганит.
Гарри отвернулся, скрипя зубами от стыда и досады. Когда он в последний раз краснел? Когда их с Джинни первый раз полетел коту под хвост? Он… черт, он просто не знал, что, куда, как… то есть, теоретически знал, конечно, и неплохо, но практика — это ведь не теория, да? Кто поймет, как у них там все устроено, у этих девчонок, и почему он должен был все делать сам? Что получилось, то получилось: чудовищный стыд, полыхающие огнем уши и Джинни, утешающая его, гладящая по волосам, шепчущая какую‑то чушь про "все в порядке, все хорошо". Больше не было никак: ни хорошо, ни плохо. И каждый раз, встречаясь с Роном, Джорджем или миссис Уизли, Гарри не мог отделаться от мысли, что они в курсе его позора. Напрягался от непристойных шуток, цепенел от неуместных расспросов, впивался глазами в их лица, надеясь угадать, о чем они думают.