— Гляди! Экспекто патронум!
Белая субстанция — яркая, ослепительная — сорвалась с кончика волшебной палочки, завертелась, уплотняясь, и из нее выткался заяц: длиннющие уши, сильные задние лапы, усатая мордочка. Скакнул по воздуху раз, другой, оставляя после себя мерцающие следы, похожие на дым от потухшей свечи, и дунул прочь размашистыми зигзагообразными скачками.
— Эй! — звонко воскликнула Луна. — Куда?!
И бросилась за ним по траве — только пятки засверкали.
Ее смех, по–детски беспечный, безграничный, разорвал серое уныние вечера в клочья! Низко–низко ползли тучи. Ливень разворачивался над землей сильными, порывистыми от ветра потоками и уже мешал свободно дышать. Где‑то за садовыми деревьями старинный каменный особняк угрюмо, угрожающе глядел сквозь поблекшие витражи. А по скользкой траве неслась сломя голову сумасшедшая девчонка, догоняя несуществующего зайца и заразительно хохоча. И Гарри вдруг нестерпимо захотелось… рвануть следом за ней? Отпустить на волю собственного Патронуса? Совершить что‑нибудь еще более безумное?
Щит над головой дрогнул, и, только вскинув палочку и уже выкрикивая заклинание, Гарри почувствовал, как обжигающие холодом дождевые капли ударяют в лицо. Он раскрыл рот, ловя их губами, и запрокинул голову. Сгусток чистого волшебства сорвался с палочки, вспыхнул белым пламенем, превращаясь в тонконогого оленя, и загарцевал на месте. Гарри задохнулся, глядя на него сквозь залитые дождем стекла очков: от внезапно нахлынувшей радости, от какого‑то первозданного экстаза — просто быть здесь, сейчас, под этим дождем, в этой ворвавшейся в лето осени, рядом с человеком, который умеет жить, а не выживать, и способен творить чудеса — настоящие, ошеломляющие чудеса!
Луна развернулась, поглядела на него сквозь дождевую завесу. И помахала рукой, щурясь от счастья.
Гарри стянул через голову мокрую, грязную водолазку и швырнул ее в угол между стеной и камином. Оперся руками о столик, где стояла потухшая магическая лампа, и низко наклонил голову. Мышцы шеи растянулись до боли. Пускай.
Что это было — в саду? Он все еще шатался, пьяный от кислорода, пресыщенный необыкновенным чувством слияния с дождем и ветром, с травой под босыми ногами и грубой яблоневой корой в ладонях. Отголоски пережитой радости пробегали по нервам, словно ток по оголенным проводам… хотя, может, его просто начинал бить простудный озноб, кто знает.
На пол с него уже натекла целая лужа воды. Гарри пошевелил пальцами ног, потер их друг о дружку, глубоко вздохнул и шумно выдохнул, закрыв глаза.