Единственное, что всегда удивляло Анну, — это неуязвимость Забалуева. И дело даже не в том, что у тайного агента был высокий покровитель, и сама система порождала постоянную потребность и в нем самом, и в его услугах. У каждого человека, каким бы недосягаемым он ни был, должна существовать его ахиллесова пята. То, что составляет его тайную (или явную) слабость и смысл самого его существования, лишив человека которых или угрожая лишить, в конечном итоге позволяет им манипулировать. То, ради чего он откажется от богатства, а порой — и от жизни. Так, как пожертвовал собою Владимир — ради нее, ради детей. Так, как отказался от семьи и привычного уклада отец — ради любви. Так, как принял на себя грех князя Петра его друг, барон Корф, — ради дружбы. Но есть ли на свете то, чем боится пожертвовать Забалуев? Есть ли и у него этот тайный родовой изъян, который заставит его из могущественного и непотопляемого демона превратиться в обычного человека?
Вдруг дверь в комнату со стороны кабинета открылась, и Анна увидела самозванца. Он вошел к ней с подносом, на котором стоял завтрак, и, улыбаясь, поставил еду прямо к Анне на постель, где она сидела, забравшись с ногами на покрывало и размышляла о случившемся.
— Вы? — воскликнула Анна и соскользнула с кровати.
— Нет-нет, сидите! — умоляющим тоном обратился к ней «барон», опуская рядом с нею. — Вам нет необходимости спешить, вы еще слишком слабы. Эти негодяи едва не отравили вас своими микстурами.
— Так это вы увезли меня из сумасшедшего дома? — растерялась Анна, не понимая, что же означал этот широкий жест того, кого она справедливо считала своим врагом.
— Я спас вас, — с гордостью сказал «барон», — и не стоит благодарности. Я должен был это сделать. Он обманул меня.
— Кто? — удивилась Анна.
— Мой опекун, — кивнул «барон», и сам присаживаясь на кровать близ Анны с явным намерением подавать своей пленнице принесенную пищу. — Возьмите, вот свежее суфле, оно на твороге и с лимоном. Я не хочу, чтобы вы по чьему-то недомыслию и подлости утратили этот чудесный цвет лица и округлость его овала. Вам уже говорили, что вы очень красивы, баронесса?
— Не могу вспомнить других, но вы как-то, если я не ошибаюсь, уже пытались, — осторожно сказала Анна.
— Разумеется, я не слепой и не мог не заметить вашего совершенства, — улыбнулся «барон». — Я оценил это сразу, едва только впервые увидел вас в этом доме. А он мне солгал… Вы знаете, я был помолвлен с одной очень милой девушкой, и черты ее лица были чем-то схожи с вашими. Он, я говорю о моем опекуне, знал об этом и раньше, но все время убеждал меня в том, что вы — лишь слабое подражание ей. Он отзывался о вас дурно и даже внушил мне некоторую к вам неприязнь, что и стало причиной моего недоверия к вам поначалу. Но потом наваждение рассеялось, и я удивился — как мог быть я столь доверчив и наивен, что сразу же не разглядел необыкновенную прелесть ваших черт и притягательность характера. И я уже не мог сопротивляться обаянию вашей улыбки и чарующим интонациям, я готов для вас на все. Этот ужасный жестокий человек хотел подменить столь чудный образец красоты его жалким подобием в лице несчастной Веры и выдать вас за нее, упрятав в больничную тюрьму. Я не мог позволить свершиться подобной несправедливости. Ему не удастся отнять вас у меня!