– Сейчас не самое лучшее время, – покачал головой Терехов, – давай дождемся вечера, соберутся все бойцы, а ты как раз подготовишься. Устроим митинг, настроение поднимем ребятам…
– Нет! – прервал я капитана. – Тут все неоднозначно очень. Вы командиры, вам я и расскажу, а им – увольте. Потом сами расскажете или я доведу – это как решите.
Капитан с лейтенантом и третьим, неизвестным мне по званию и фамилии, переглянулись. Не дожидаясь их окончательного вердикта, я обошел стол так, чтобы видеть всех троих. И принялся за свой рассказ, от отчаяния совершенно неправильно строя фразы и коверкая предложения.
– Перед тем как вы все услышите, я хочу предупредить, что я родился через сорок лет после того, как закончилась война. Я был ребенком, когда произошло то… ну, то, что произошло. В общем, вы просто послушайте меня. А потом будете судить, ну, или расстреливать, как вам захочется.
Едва закончив с одной фразой, я торопливо выпулил другую. Чтобы у них не нашлось ни времени, ни желания меня прервать:
– В сорок третьем, осенью, войска РККА форсировали Днепр. Потом… да, собственно, какая разница! Победа была добыта весной сорок пятого, когда мы… в смысле вы взяли Берлин. Второй фронт открылся только в июне сорок четвертого. К тому времени четко стало ясно, что СССР одолевает. Тогда, чтобы не допустить Советы в Европу, американцы, англичане и канадцы высадились в Нормандии. Вот такая история. Они шли с запада, мы с востока.
Я сделал паузу. Что-то мешало мне. Мой взгляд метался по лицам сидящих людей. Привычно монументальный, отрешенный Терехов. Напряженно смотрящий, завороженный Свиридов. Третий военный, недовольно хмурящийся, недоумевающий. Стоп. Я понял.
– На вас форма была другая… почему сменили? Товарищ лейтенант? – Мне это резало глаз. Вместо вермахтовской гимнастерки с клеймом щита РОА на Свиридове была форма одного из тех, кто конвоировал меня. Зелено-серая вариация.
– Я… я так захотел, – застигнутый врасплох моим вопросом, развел руками. Будто бы за помощью, повернулся к Терехову. И капитан совершенно неожиданно за него заступился. Сидя на стуле, внимательно глядя на меня, скрестив руки на груди, он ответил:
– Лейтенант со своим отрядом встретились нам, когда мы выполняли задание в тылу. Они приложили все силы, чтобы помочь нам. Мы погибли вместе. Как солдаты Рабоче-крестьянской Красной армии. Здесь мы останемся ими же.
Я кивнул, принимая ответ. Понятно… хотя какое, к черту, «понятно»!
– Так вот, война окончена, восстановлено все хозяйство, все кредиты выплачены. Та же Европа замучилась выплачивать, вся легла под США, а разрушенный Союз все до копеечки отдал! Пятьдесят третий, Сталин умирает. За ним – Хрущев. В смысле, наследует. И тут вдруг получается, что Сталин плохой! Исказил он, понимаешь, линию Ленина, народ тут на смерть посылал, в ГУЛАГе гноил всех подряд. Но это ладно еще. Это цветочки. Через сорок пять лет после победы СССР разваливается. Понимаете? Не в результате войны или еще каких катаклизмов, а просто как бы сам собой. Выясняется, что мы неправильно коммунизмом занимались, зазря его строили, надо было капитализмом увлекаться. И это с трибуны говорят – главные лица государства…